Герман и Доротея - [17]

МЕЛЬПОМЕНА >ГЕРМАН И ДОРОТЕЯ

Вот и пошли они тропкой навстречу закатному солнцу,

Что в облака грозовые упряталось и временами,

В дымке неясной сквозя, то сбоку, то сзади бросало

Редкий свой луч, озаряя поля зловещим сияньем.

«Только бы, — молвил Герман, — грозою с градом и ливнем

Буря не разрешилась, — ведь жатва поспела на славу!»

Оба они любовались высокой волнистою рожью,

Им достававшей до плеч, хоть шедшие рослыми были.

Верному спутнику тихо сказала тогда Доротея:

«Добрый мой друг, кому я, по счастью, обязана ныне

Хлебом и кровом, — меж тем как изгнанников ждет непогода,—

Прежде всего расскажите о нраве родителей ваших,

Коим усердно служить я готова, сил не жалея.

Кто господина узнал, угодить ему легче сумеет,

Приноровляясь к тому, что всего превыше он ценит,

С чем его разум и сердце сроднились за долгие годы,—

Как же мне сделаться, друг мой, родителям вашим угодной?»

Юноша благоразумный ей тотчас на это ответил:

«Правильно ты поступаешь, достойная девушка, если

Заблаговременно хочешь узнать родителей норов.

К слову сказать, и поныне отцу угодить я не в силах,

Даром что в доме его, как в своем, тружусь неустанно,

Только и знаю: с зари до зари виноградник да поле…

Матери я угождаю, и, добрая, мне благодарна,

Так же и ты ей казаться отличной девушкой будешь,

Ежели, как за своим добром, за домом присмотришь.

Батюшка мой не таков, — подавай ему внешнего лоску!

Славная девушка, ты не подумай, что я бессердечен,

При посторонней открыто родного отца упрекая,

Но уверяю тебя, что впервой столь дерзкие речи

С губ, не привыкших злословить, сорвавшись, нынче слетели,

Ибо в душе у меня пробудить ты сумела доверье.

Добрый отец мой склонен к известной красивости в жизни,

Требует он и любви, и почтенья сугубого также,

Он-то и худшим слугой доволен останется, если

Этот к нему подольстится, а к лучшему будет придирчив».

Радостно девушка тут отвечала, невольно удвоив

Легкий шаг по тропинке, уже неприметной для взора:

«Право, надеюсь, что мне угодить им обоим удастся,

Нравом своим точь-в-точь похожу на матушку вашу,

Ну, а манер утонченность мне сызмала вовсе не диво.

Наши соседи, французы, еще недавно учтивость

Ставили выше всего. Дворянин, мещанин и крестьянин

Ею владели, стараясь другим внушить ее тоже.

Так повелось потом и у немцев, что малые дети

Утром родителям ручки целуют и делают книксен

«С добрым приветом» и день свой проводят столь же пристойно.

Всем, чему научилась, к чему сызмальства привыкла,

Я старику угождать от чистого сердца готова.

Но у кого я спрошу, как должна обходиться с тобою,

Кто, унаследовав дом, полновластным хозяином станет?»

Девушка смолкла. Они подошли тем временем к груше.

Полного месяца диск засиял на стемневшем востоке.

Ночь приближалась. Погасло последнее пламя заката.

Перед глазами у них, отделяясь резко, лежали

Полосы ясного света и сумерек черные тени.

Дружеский этот вопрос с удовольствием Герман услышал,

Здесь, под навесом груши, на том же излюбленном месте,

Бывшем только недавно свидетелем тайной обиды.

Тут на скамью присесть потянуло обоих, и Герман

Милую за руку взял и сказал ей проникновенно:

«Сердцу внемли своему и веленью его повинуйся!»

Больше не смел говорить он, хоть благоприятной минута

Для объясненья казалась. И «нет» он услышать боялся,

И золотое колечко на пальце также смущало.

Так вот они и сидели в молчанье друг подле друга.

Молвила девушка вдруг: «Поглядите, как льется спокойно

Месяца полного свет, — словно день, он ясен и ярок.

Четко я в городе дальнем дворы и дома различаю.

Вон и окно под крышей, в нем каждое стеклышко видно».

«То, что ты видишь вдали, — обходительный юноша молвил,—

Это наш дом, куда привести тебя собираюсь.

Ну, а под крышей окно от моей комнатушки. Быть может,

Станет она твоей. Ведь такая в дому перемена.

Это пажити наши, — заутро жатва начнется,

Здесь отдыхать мы будем, — не правда ль, прекрасное место?

Но поспешим пройти виноградник и сад, погляди-ка,

Близится к нам гроза, полыхнула зарница над полем,

Туча большая заходит, — вот-вот в ней сокроется месяц».

Встали они со скамейки и в поле спустились, шагая

Вдоль колосящейся ржи, наслаждаясь прозрачностью ночи,

И, в виноградник вступив, в темноту окунулись густую.

Вниз он повел ее по нетесаным плитам, лежавшим

В виде неровных ступеней вдоль крытой садовой аллеи.

Медленно шла Доротея, ему на плечо опираясь.

Призрачным светом луна сквозь листву пробиралась за ними,

Тут надвинулась туча, обоих мраком окутав.

Девушке быть опорой надежной Герман старался,

Но, по ступенькам грубым идя тропой незнакомой,

Вдруг оступилась она и, ногу свихнув, пошатнулась.

Мигом догадливый парень раскинул руки и ловко

Милую перехватил, заключив осторожно в объятья.

Грудь касалась груди, и щека к щеке прикасалась.

Он изваяньем застыл, своему воспротивясь желанью.

Не прижимал ее крепче, а только удерживал тяжесть.

Чувствовал ношу свою дорогую, — биенье сердца

И аромат, исходивший из уст, в лицо ему веял,—

Тайную женскую прелесть угадывал сильный мужчина.

Все же, скрывая боль, Доротея шутливо сказала:

«Это недобрый знак, — говорят бывалые люди,—

Если оступишься ты перед самым порогом жилища.

Правду сказать, для себя я получше приметы желаю.