Герман Геринг — маршал рейха - [99]

Геринг пришел в ярость. Он гневно обрушился на Геббельса и других «партайгеноссе» за содеянную глупость. В период дефицита буквально во всем ценная валюта теперь будет тратиться на покупку за рубежом стекла для восстановления витрин, потому что сама Германия справиться с этим не в состоянии. Кто будет оплачивать повреждения? Ну да, страховые компании — немецкие страховые компании.

— Просто удивительно, до чего вы горазды создавать проблемы! — раздраженно говорил он Геббельсу, а Гейдриху крикнул: — Уж лучше б вы убили пару сотен евреев, чем позволили уничтожить все эти ценности.

Когда Геринг вернулся домой в конце этого нервного, бесконечного дня, то увидел встречающую его Эмму и застонал. Она держала в руках листок бумаги, и Геринг догадался, что это очередной список евреев, нуждающихся в помощи. Он позвонил Пилли Кёрнеру и попросил его позвонить в гестапо, чтобы узнать новости о друзьях Эммы.

— Если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, ты превратишь Гиммлера в моего врага, — сказал он Эмме.

На следующий день он получил короткую записку от фюрера, в которой говорилось, что его жена опять вмешивается, заступаясь за евреев. Это следовало прекратить.

— Теперь ты видишь? — закричал Геринг. — Ты настраиваешь против меня даже фюрера. — Ох уж эти евреи! Они сведут меня в могилу.

Но в тот момент он не боялся, что «сентиментальность» — как он это называл — его жены создаст ему проблемы с фюрером. Все шло очень хорошо. И хотя успехи, которые переживала Германия, Гитлер относил прежде всего на счет собственной смелости и политической проницательности, Геринг был убежден, что доля его заслуг в том, как они ловко обошлись с западными демократическими державами, тоже велика.

После того как он сумел убедить французов в сентябре 1938-го, перед самым Мюнхеном, что у него имеется достаточно сильная авиация, чтобы уничтожить их собственные ВВС и разбомбить их города, у Геринга не осталось никаких сомнений, что запугивание работает, и он продолжил использовать предполагаемую мощь люфтваффе подобно тому, как Соединенные Штаты и Советский Союз стали использовать после второй мировой войны атомную бомбу — как мощное сдерживающее средство. В марте 1939 года он прервал по указанию фюрера свой отпуск, который проводил в Сан-Ремо, и снова громко побряцал своими бомбардировщиками перед другим перепуганным политиком.

На этот раз это был престарелый президент Чехословакии, вернее, того, что от нее осталось, — Эмиль Гаха. Он тоже сломался, не выдержав давления рейхсмаршала, который стал стращать старого слабого человека бомбовым дождем, который были готовы обрушить на Прагу его страшные самолеты — как заявлял Геринг, уже греющие моторы на аэродромах, — и подписал договор, согласно которому его республика лишалась независимости и становилась протекторатом рейха «Богемия и Моравия». На самом же деле погодные условия были слишком плохими для воздушных операций, эскадрильи бомбардировщиков были не вполне готовы к налетам и даже двинувшиеся к Праге германские пехотные и механизированные части из-за ужасной погоды испытывали в дороге немалые трудности. Но никто не пытался их остановить.

Блеф опять сработал. Ну и что, что при этом президент Гаха до смерти напугался его громогласных угроз? Разве он не вызвал личного доктора Гитлера, чтобы привести его в чувство? Что значил обморок старика по сравнению с тем фактом, что войны с Чехословакией, которая также могла означать и конфликт с Советским Союзом и Западом, удалось избежать?

«Это удивительно, — говорит по этому поводу Томас фон Кантцов, который видел Геринга вскоре после этого, — но Герман никак не мог избавиться от чувства, что он ведет себя как неотесанный грубиян. „Согласен, что непорядочно так поступать, — то и дело говорил он Эмме. — Я не жестокий человек. И мне не доставляет никакого удовольствия пугать старых людей. Но почему чехи выбрали себе в руководители такую немощь? И подумай об ужасах, от которых я уберег чешский народ, заставив этого старого дурака поставить свою подпись. Иначе его любимая Прага превратилась бы в руины“».

Эмма заметила: «Но ведь ты говорил мне, что твои бомбардировщики не смогут взлететь. Да в любом случае, я думаю, что ты просто блефовал — ведь ты не имел намерений бомбить Прагу».

Герман ухмыльнулся: «Да, но ведь старик об этом не знал». После этого он покачал головой, заметив: «И все-таки было непорядочно так поступать».

Словно во искупление греха, он сказал жене, что просмотрит ее список евреев и антинацистов и подумает, что сделать для того, чтобы помочь им покинуть страну. В то же время он позвонил Карлу Боденшатцу и загрузил его делом, от которого тот пришел в изумление. Геринг послал его в Мюнхен разыскать Эльзу Баллин и ее сестру — двух еврейских женщин, которые укрыли его и промыли раны после провала Мюнхенского путча в 1923 году. Он велел Боденшатцу передать им, что для них стало небезопасно оставаться в Германии и они должны немедленно начать готовиться к отъезду. Им следует сходить в генеральное консульство Аргентины в Мюнхене и подать прошения на визы, которые — они могут быть уверены — им предоставят. Вскоре после этого сестры Баллин без помех уехали и им даже было позволено взять с собой деньги.