Герман Геринг — маршал рейха - [29]

Именно тогда Томас фон Кантцов узнал, что их веселый и симпатичный гость собирается разрушить жизнь его семьи. Неожиданно, без каких-либо объяснений, его собрали и отправили в замок Рокельстад к дяде Эрику и тете Мари фон Розен.

«В Рокельстаде имелось две башни, — вспоминал он, — одна называлась „башня Греха“, а другая — „башня Добродетели“. Башня Греха была экзотическим местом, украшенным восточными статуями, картинами с изображениями дьявола и чертей и таинственными знаками, а в воздухе там витал запах благовоний. В башне Добродетели висели изображение девы Марии, картины на религиозные сюжеты и святой Георгий с драконом, выложенные мозаикой на потолке. Однажды утром тетя Мари взяла меня за руку и отвела в башню Добродетели, где сообщила, что мама ушла с чужим человеком. Она сказала, что я не должен порицать ее, ибо она влюблена, а это извиняет все. Я ответил, что никогда и ни за что не стану порицать мою маму, а только хочу, чтобы она взяла меня с собой — и я захотел этого еще больше, когда она назвала мне имя этого человека. После этого я расплакался».

В это же время Карин и Геринг сняли квартиру в Стокгольме и жили там вместе, не таясь, несколько месяцев. Нильс фон Кантцов все это время продолжал выплачивать некоторую сумму своей жене, и ее было достаточно им для минимума комфорта, но Карин фон Кантцов, которая с детства не знала ни в чем недостатка, пришлось довольно нелегко, она узнала, как живут небогатые люди, и показателем любви ее к Герману Герингу может служить тот факт, что она все вынесла и никогда потом не жаловалась по этому поводу.

Забавно, что не она, а именно Геринг был обеспокоен скандалом, который вызвали их отношения в шведских светских кругах. Карин абсолютно не волновали сплетни, ибо она не сомневалась, что такая богом данная любовь, как та, которую она испытывала к Герману, не может быть грешной. С другой стороны, Геринг страдал от мысли, что на предмет его обожания смотрят как на неверную жену, и ее отказ просить развода был у них единственным предметом разногласий. Возможно, где-то в глубине его души таился комплекс «спрятанного в шкафу скелета» — измены в его собственной семье. Карин постоянно напоминала ему, что в случае развода ее муж несомненно потребует оставить себе ее любимого Томаса, а этого она не сможет вынести. Она и так уже могла видеть сына лишь урывками. Он уходил из отцовского дома в школу, а на большой перемене убегал повидаться с мамой и Герингом. Часто он приносил из дома вкусные вещи, которые они себе уже не могли позволить. Когда пришли холода — а топили слабо, — двое любовников и сын проводили обеденное время, тесно прижавшись друг другу, чтобы было теплее.

«Мы кормили друг друга с ладони, — вспоминает Томас, — и шутили и смеялись над тем, как было бы забавно, если бы нас могли увидеть здесь притиснувшимися друг к другу. Это были драгоценные моменты. Я был рад видеть, что они так счастливы вместе. Вместе с тем я очень сильно скучал по маме».

Новое испытание чувств для Карин началось в 1921 году, когда Геринг наконец решил покинуть Швецию: для дальнейшей карьеры ему тут ждать нечего. Он ощущал, как и сам говорил Карин, которая знала и любила музыку, разбиралась в живописи и архитектуре, что не может больше мириться с пробелами в своем образовании. Она водила его по художественным галереям и музеям и зародила у Геринга интерес к картинам и скульптурам, которому со временем предстояло превратиться во всепоглощающую страсть его жизни. Но были и другие вещи, которые он хотел узнать. Геринг снова начал интересоваться Германией и с живейшим интересом изучал газеты из Берлина и Мюнхена, чтобы выяснить, что там теперь происходит. Наконец, благодаря посредничеству матери, он узнал, что ему гарантировано место в Мюнхенском университете, где он будет изучать историю и политические науки. После некоторых колебаний Карин решила, что она останется в Швеции, пока ее возлюбленный не устроится. Реальной же причиной ее задержки с отъездом было нежелание расставаться с сыном.

Но едва Геринг уехал, как ей опять нестерпимо захотелось быть рядом с ним, и не прошло и месяца, как Карин прислала телеграмму, что уже находится на пути к нему. Она остановилась в Мюнхене у матери Геринга, и Франциска, которая сразу приняла ее, решила, что это действительно женщина, которая достойна быть женой ее сына. Она начала спокойно, но твердо подвигать дело к разводу, указывая, что хотя узы брака могут считаться чем-то не обязательным в определенных кругах в Швеции, в Германии дела обстоят совсем иначе, невзирая на всю революционность перемен. Если Карин хочет помочь Герману в его будущей карьере (хотя что это за карьера, ни та ни другая женщина еще понятия не имела), она должна принести жертву, стать добропорядочной женщиной и выйти за него замуж.

Карин вернулась в Швецию, чтобы объяснить ситуацию мужу, и многострадальный Нильс фон Кантцов немедленно предпринял необходимые шаги. Он даже согласился сохранить ей денежное содержание после развода и разрешить свободно видеться с сыном, когда она будет приезжать в Швецию. Дело было улажено быстро, но без суеты, и Карин, попрощавшись с Томасом, отбыла обратно в Мюнхен.