Геринг, брат Геринга. Незамеченная история праведника - [33]
Озадаченный противоречием между утверждениями Альберта и событиями, зафиксированными в дневнике Шушнига, я решил услышать историю из уст прямых потомков второго.
В некотором смысле именно с Шушнигом связан первый из множества знаков, которые, как кажется, сами направляли меня по пути расследования истории Альберта. Еще в Сиднее, когда я экономил деньги на поездку, я успел сменить несколько работ на неполном графике. Тогда на пару-другую месяцев моим вторым домом стал видеопрокат на углу.
Учитывая коматозное состояние, вызванное постоянно прокручивавшейся там классикой кино про бездельников из середины 1980-х вроде “Феррис Бьюллер берет выходной” и мелодичным пиканьем, сопровождавшим каждый взятый посетителем диск, мой стаж в видеопрокате остался в памяти сплошным расплывчатым пятном, за исключением одной случайной встречи. В глуши сиднейского пригорода на моем устройстве для считывания как-то раз пикнула членская карта некоего доктора Чушнига. Передо мной стоял сам племянник канцлера Австрии – по крайней мере, так он заявил в ответ на мой шутливый вопрос о родстве.[94] Если б не такого рода встречи с судьбой, племя астрологов и хиромантов давно бы разорилось. Но, притом что я не склонен к суевериям и даже старомодные идеи предназначения или фортуны меня не влекут, этой случайной встрече все-таки удалось проникнуть куда-то в глубины моего подсознания. Она стала маленькой пластинкой, которую я всегда проигрывал, когда мне досаждали голоса скептиков, благодаря ей я укреплял свою решимость продолжать расследование. Она же оказалась первым шагом в поиске остальных потомков Шушнига.
Сначала я разыскал племянника, Генриха Шушнига, в Вене, а затем его сына Курта-младшего в Нью-Йорке, чтобы выяснить, подтвердят ли они слова Альберта. Они смогли сообщить мне только то, что жена Шушнига Вера с помощью своего акушера доктора Руста, который, оказалось, также был акушером Эмми Геринг, смогла привлечь внимание Эмми к делу своего мужа. Хотя Эмми вроде бы отнеслась к этому с сочувствием, невозможно определить, повлияло ли как-то на дальнейшие события ее участие.[95] Кроме этого оба кузена не помнили ничего о заступничестве Альберта Геринга в деле их соответственно дяди и отца.
С другой стороны, объяснение может дать послевоенная встреча в Мюнхене, произошедшая между Нойбахом и Шушнигом. Когда они рассказали друг другу о своей жизни во время войны, Нойбах поднял тему участия Альберта в деле Шушнига, но в ответ не услышал ничего. Оказалось, что самому Шушнигу не было известно о каких-либо действиях Альберта, предпринятых в его защиту. Тем не менее он добавил, что в какой-то момент действительно случилось внезапное улучшение его положения и он не удивлен, что за это должен благодарить Альберта.[96]
Учитывая, что для такого серьезного вмешательства был привлечен сам Герман, неудивительно, что Шушнигу никто не рассказал о причастности Альберта (если оно имело место). Шушниг понимал это лучше кого бы то ни было. Альберт не мог кусать руку кормящего, рисковать тем, что фамилия Герингов будет ассоциироваться со всей этой историей и обернется неблагоприятными последствиями для Германа. Если бы стало достоянием гласности, что Герман, популярное лицо немецкого нацизма, вдруг проявил мягкотелость и пошел против воли кого-то из нацистского руководства, противники Германа внутри партии получили бы его голову на блюдечке с голубой каемочкой. Его власть и авторитет в Третьем рейхе могли серьезно пострадать, и возможно, он не смог бы больше помогать Альберту с любыми будущими просьбами. Для всех причастных секретность имела первостепенное значение.
Второе рандеву между Альбертом и Нойбахом состоялось благодаря еще одному неожиданному телефонному звонку, состоявшемуся в середине ноября 1938 года. На этот раз они оба были эмигрантами в Париже: один находился здесь, спасая свою жизнь, другой – ради сохранения достоинства и душевного спокойствия. “Это Геринг”, – начал разговор Альберт со своей обычной прусской прямотой. Нойбах потерял дар речи не только потому, что Альберт неожиданно позвонил, но и потому, что тот смог разыскать его в Париже. Нойбах ответил: “Геринг? Как, черт возьми, вы оказались в Париже?” “На поезде приехал”, – усмехнулся Альберт.[97]
Когда Нойбах прибыл в Париж, он устроился здесь с комфортом довольно быстро. Ко времени этого телефонного звонка Нойбах проживал в квартире на Елисейских полях и уже успел сочинить сценарий к фильму “Ловушка” на пару с еще одним эмигрантом, Робертом Сиодмаком. Но теперь, когда он добирался до места встречи с Альбертом, Париж вокруг него был в смятении. За пару дней до того молодой польско-немецкий еврейский беженец по имени Гершель Файбель Гриншпан в ответ на преследования евреев в Германии выстрелил в Эрнста фон Рата, секретаря немецкого посольства в Париже. Этот акт послужил сигналом к беспощадному погрому в Германии и Австрии, который стал известен в мире как Хрустальная ночь и ударная волна от которого прокатилась по всей Европе.
