Герцогиня-дурнушка - [17]

Репортер «Титл-Татл» был более краток и значительно более жесток в своем резюме. «Она поистине дурнушка, эта новоявленная герцогиня. Ужасно гадкая. И разрази меня гром, если она когда-нибудь превратится в красавицу!» – воскликнул он, наблюдая, как герцог Ашбрук протягивает руку, чтобы помочь своей подопечной выйти из коляски.

Хотя циник, по-видимому, говорил это самому себе, все репортеры, стоявшие поблизости, его услышали и возликовали. А «Титл-Татл» напечатала специальный вечерний выпуск, заголовок которого гласил: «Гадкая герцогиня!» Редакторы же всех лондонских газет, взглянув на это броское резюме, переделали заголовки своих утренних выпусков на версию «Титл-Татл».

Все юные леди, вздыхавшие по широким плечам и прекрасному лицу Джеймса, хихикали за утренним чаем. А те джентльмены, которые ранее подумывали о том, чтобы потанцевать с мисс Саксби, почувствовали некоторое удовлетворение от того, что не снизили свои запросы в обмен на ее приданое.

В результате общепризнанное мнение – считалось, что Джеймс безумно влюблен в свою «гадкую герцогиню», – за одну ночь превратилось в нелепый миф, которому никто не верил. Очевидно, граф Айлей женился на ней только ради денег. Другого объяснения быть просто не могло.

– Я так удивлена… – по секрету говорила юная балерина по имени Белла другой танцовщице кордебалета на следующее утро после пышного торжества. Несколько месяцев назад она неожиданно получила дорогое изумрудное ожерелье вместе с официальным «прощай». – Вот уж никогда бы не подумала, что он захочет воздерживаться после женитьбы. В особенности если женился на такой, как эта. – И она указала на рисунок в их любимом листке театральных сплетен. Рисунок же представлял собой весьма приблизительное изображение «гадкой герцогини» – это была скорее карикатура, чем портрет.

– Он непременно к тебе вернется, – ответила ее подруга Роузи, весьма циничная и мудрая особа. – Дай ему хотя бы шесть месяцев.

Белла горделиво тряхнула кудряшками.

– Я не собираюсь терять шесть месяцев в ожидании кого бы то ни было. Джентльмены выстраиваются в очередь перед дверью, ожидая меня, между прочим.

– Что ж, мне ее даже жаль, – сказала Роузи. – Ее называют гадкой дурнушкой в каждой лондонской газете. Она обязательно об этом узнает. А когда какой-нибудь из них, – Роузи имела в виду особ знатного происхождения, – дается прозвище, то оно прилипает на всю жизнь.

Глядя на свое отражение в зеркале, Белла поправила изумрудное ожерелье на шее, думая о том, какой разительный контраст составляло ее, Беллы, розовато-кремовое очарование с обликом новобрачной.

– А мне жаль его. Я слышала, что она плоская как доска. Ему нравятся мои округлые формы, если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Да, форм она лишена, – подтвердила Роузи. – Я хорошо ее разглядела, когда она выходила из кареты. Она вся тонкая, как портновская булавка, а спереди – совсем плоская. Знаешь Мейджиса из театральной кассы? Он думает, что она на самом деле мужчина и что все это – грандиозная мистификация.

Белла отрицательно покачала головой:

– Нет-нет, эти изумруды говорят совсем о другом.

В то же самое время в совершенно другой части Лондона Тео пробудилась наутро после венчания, чувствуя себя немного растерянной. Сама церемония вспоминалась словно в тумане: неясные очертания улыбающихся лиц… серьезные глаза епископа… момент, когда она услышала голос Джеймса, обещавшего принадлежать ей, «пока смерть не разлучит нас», момент, когда сама она сказала «да» и увидела мимолетную улыбку, коснувшуюся его губ…

А потом, когда они вернулись домой, служанка Амелия освободила ее от ненавистного вороха шелка и кружев, который мать называла «превосходным, сказочно прекрасным платьем». Для изготовления этого наряда двенадцать опытных швей целый месяц трудились днем и ночью, чтобы успеть в срок. Затем Амелия облачила хозяйку в тонкое розовое неглиже. С оборками.

Опекун Тео, а ныне ее свекор, освободил хозяйские покои, и она теперь оказалась в спальне, принадлежавшей покойной герцогине, – в комнате такой просторной, что здесь могли бы свободно разместиться три ее прежние спаленки.

А затем к ней вошел Джеймс – очень бледный, с сурово поджатыми губами. После чего все происходило в атмосфере нервозности, всплесков желания и откровенной неловкости. И это было совсем не то, чего она ожидала. Хотя… Чего же, собственно, она ожидала?

Когда все закончилось, Джеймс нежно поцеловал ее. Поцеловал в лоб. И тогда Тео впервые осознала, что если она, опьяненная близостью, в отдельные моменты испытывала легкое головокружение, то ее молодой супруг был весьма сдержан. Никакой прежней пылкости, никакой страсти. А ведь тогда, на музыкальном вечере, все было по-другому.

Более того, он сразу же ушел и затворил дверь между их смежными комнатами.

Конечно, следовало ожидать, что он уйдет. Тео знала: только бедняки спали в одной постели. Ведь спать вместе – это негигиенично. И еще… Одна из ее гувернанток как-то сказала ей, что утром мужчины пахнут как козлы и что если не отгородиться дверью от подобных ужасов, то женщина может вся пропитаться этим запахом.