Георгий Иванов - [125]

Вся деятельность, проповедуемая тремя идеологиями (большевизмом, нацизмом, атлантизмом), насквозь материалистична. Эти идеологии никогда не скажут человеку — почему, зачем, для чего он послан в мир. Они не просветляют, но только отнимают — все, что можно отнять. В материальном или политическом смысле одному из тысячи несут успех, в духовном смысле тысячам и тысячам — жестокое поражение.

Георгий Иванов ясно видел, что три главных игрока на исторической арене того времени — фашизм, большевизм и атлантизм — по сути, стоят один другого. После выхода в свет «Распада атома» Г. Иванов уточнил: «Атом» должен был кончаться иначе: «Хайль Гитлер, да здравствует отец народов Великий Сталин, никогда, никогда англичанин не будет рабом!»

Вместо этого концовкой стал юмор висельника — отчаянная, ерническая записка героя-самоубийцы, адресованная в полицейское управление. Эта записка, завершающая «Распад…», была написана 24 февраля 1937 года, и звучит она совсем иначе, чем выброшенные строки: «Ногоуважаемый господин комиссар. Добровольно, в не особенно трезвом уме, но в твердой, очень твердой памяти я кончаю праздновать свои именины. Сам частица мирового уродства, – я не вижу смысла его обвинять… Но, – опять переходя на австралийский язык, – это вашего высокоподбородия не кусается».

«Выбросил и жалею», – говорил Георгий Иванов о вычеркнутой концовке. «Мир внутреннего существа и внешний мир – две различные замкнутые в себе сферы, — говорит о «Распаде атома» Кирилл Померанцев. — Человек ищет опору, но кроме хаоса ничего не находит. Путешествие на край ночи есть единственное путешествие, на которое еще способен современный литературный герой. В одной из статей Бердяев писал, что разложение атома не что иное, как перенесение в материальный план процессов, начавшихся в плане психическом. Философия обманула, искусство обмануло, социальные теории обманули. Поэзия красиво лгала. Таково свидетельство Георгия Иванова о современном мире и положении в нем человека».

Одновременно с «Распадом атома» вышла книга Владимира Вейдле «Умирание искусства». Тема у двух авторов аналогичная, а разница в жанре. Образованнейший, умнейший и косноязычный Вейдле написал культурологический трактат, а Георгий Иванов — поэму в прозе. Оба писателя сходятся в главном. Себе и читателю Вейдле задает вопрос: «В рассудочно разъятом мире, распавшемся как на атомы , на миллионы чуждых друг другу, связанных лишь "интересами” или "идеями" живых существ… как возможно было бы поэту не испытать той страшной, ранее не известной муки?» Георгий Иванов, отвечая на этот вопрос, показывает ужас «рассудочно разъятого мира, распавшегося как на атомы». Вейдле тоже пытается найти ответ. «Развалины порастут травою, – говорит он, — если искусство, блуждающее в бездорожье, не вспомнит о родине, покинутой так давно, не обретет оправдания в религии».

О «Распаде атома» много говорили. Меньше — но тоже много — писали. Собрание «Зеленой лампы» 28 января 1938 года целиком посвятили «Распаду атома». Вступительное слово сказала Зинаида Гиппиус. Прения были оживленными. Конечно, выступил Георгий Адамович, все привыкли к тому, что без него прения были как бы не полными. Выступили Мережковский его секретарь Владимир Злобин, поэты Кельберин и Мамченко, Юрий Мандельштам и Юрий Терапиано, прозаик Владимир Варшавский.

А через день Георгий Иванов пришел в Объединение писателей и поэтов на большой — как его обычно называли – вечер поэзии. Такие вечера Объединение устраивало дважды в год. Число поэтов, читавших новые стихи, действительно было большим — около сорока, так что перечень их имен мог бы дать ответ на вопрос, кто есть кто в эмигрантской поэзии в Париже. Из поэтов старшего поколения выступали Дмитрий Мережковский, Зинаида Гиппиус, Иван Бунин. Из так называемого среднего, к которому относили и Георгия Иванова, – Марина Цветаева и Владислав Ходасевич. С ними после этого вечера Г. Иванов виделся считанное число раз: в июне следующего года Ходасевич умер, а Цветаева уехала в Москву. Собственно ничего нового у Георгия Иванова не было, он прочитал стихи из «Отплытия на остров Цитеру», изданного год тому назад.

Владислава Ходасевича он встречал еще и в июне этого года, и в декабре. Один раз увиделись на докладе Георгия Раевского «Память о гармонии». Ходасевич, считавший участника группы «Перекресток» Раевского своим учеником, выступил в прениях. За ним взял слово Г. Иванов – было о чем поспорить, но спора он старался избежать. Другая встреча с Ходасевичем случилась 18 декабря, еще на одном вечере поэзии, возможно, для Ходасевича последнем.

Сам же Георгий Иванов последний раз перед войной читал стихи на большом поэтическом вечере 31 марта 1939 года. Тогда он уже подумывал об отъезде на лето в Биарриц, на дачу, и по дороге в Объединение обсуждал предстоящую поездку с Одоевцевой: «Может быть, все-таки в мае? Но неужели война неизбежна…»

Открыла вечер Зинаида Гиппиус, в отличие от предыдущих, на которых вступительное слово чаще всего произносил Георгий Адамович. С тех пор как в «Последних новостях» он стал петь дифирамбы Советам, отношения с ним стали натянутыми. И вот дошло до ссоры. Но как узок, мал их мир, все те же лица… Зинаиду Николаевну он видел позавчера в «Зеленой лампе» на докладе Варшавского «Одинокий человек в эмиграции». В названии явная тавтология: кто в эмиграции не одинок!