Геополитика постмодерна - [61]

Дугин: Относительно угрозы национальной безопасности — простому человеку довольно сложно воспринять, и, как правило, обыватель геополитически безответственен, поэтому национальная безопасность — это дело экспертов и профессионалов. Я глубоко убежден, что настоящая опасность исходит из глобалистских претензий США. Китай для нас может быть в короткой перспективе не менее опасен, но это угрозы разного уровня: обе существуют и действуют сейчас. До того, как что-то взрывается, сначала подвозят мины и готовят этот взрыв. Мы видим, что в отношении нас существуют негативные планы, грозящие нашей национальной безопасности, они претворяются в жизнь с обеих сторон: со стороны Америки более последовательно и более фундаментально, со стороны Китая это, скажем, естественный процесс. Тем не менее мы должны быть готовы к отражению обеих угроз сейчас.

Коновалов: Политологи тоже не откуда-то с Марса к нам поставляются. Они из того самого народа, из которого и обыватель, возникают, и начинают анализировать. Поэтому я бы не абсолютизировал мнение политологов, особенно в том случае, когда оно направлено на то, чтобы подогнать реальность под схему, которая уже загнана между лобной костью и серым веществом. Вот Америка — это страшная опасность. Ну какая Америка опасность? Америка — всемирный контролер и жандарм, который отстраивает мир под себя. Америка что-то сделала в Афганистане. Что они там контролируют сегодня — они контролируют пол-Кабула днем… Урожай мака вырос колоссальный, поставки наркотиков выросли колоссально. Что американцы контролируют в Ираке? Они ведут себя там крайне нервно и очень настороженно, потому что понимают, что опасность может придти отовсюду. Я бы не формулировал так, противопоставляя Америку Китаю. От Америки никакой опасности в обозримом будущем для России нет и быть не может. От Китая на какую-то разумную видимую перспективу нет угрозы военной экспансии, но есть проблема чисто демографическая. Есть пустое пространство, есть котел, разделенный мембраной. С одной стороны накачивается давление, с другой стороны откачивается вакуум. Это не опасность, но фактор, с которым надо считаться. А вообще мы принадлежим к одному полюсу, Китай мигрирует туда же к полюсу успеха и разумности.

Дугин: Я полагаю, что по мере распространения геополитических знаний в школе, в высшей школе, сейчас, слава Богу, этот процесс идет, количество людей, которые осознают угрозу, исходящую от Америки, будет увеличиваться. Но, в принципе, факт тот, что уже очень многие понимают хорошо как опасность Китая, так и, не важно на каком уровне, опасность Америки.

Приложение 3 Геополитические реалии эпохи глобализма

Интервью А. Дугин а «Русскому журналу». 20.04.2004

«Русский журнал»: В современных условиях актуальность государственных границ все больше размывается, при этом растет число зон, неподконтрольных реальному влиянию, Чечня, например. В то же время существуют реальные зоны влияния вне российских границ, например, Беларусь. Какие еще, по Вашему, неподконтрольные территории внутри границ и реальные зоны влияния вне границ существуют в России?

А. Дугин: Геополитика — это дисциплина о подвижных и живых границах, так как в основе геополитического метода с самого его возникновения лежит идея о «государствах как формах жизни» (Рудольф Челлен — «Staat als Lebensform»). «Государство как форма жизни», как живое, «дышащее», динамическое, постоянно меняющееся существо, качественно отличается от статического, чисто административного образования, которым обыкновенно представляется государство. Геополитика считает все реальные границы живыми, динамично меняющимися полосами, сквозь которые проходит геополитическое излучение. То, что границы размыты, — это не хорошо и не плохо, создание полностью непроницаемых границ — это неосуществимая мечта тех, кто хочет приравнять жизнь к схеме, к мертвой абстракции. Граница — это эпидермический плащ, кожа Государства, она должна быть пористой.

Сегодня под вопросом не только границы и их качество, но сам организм России. У нас нет четкого консенсуса относительно того, что такое Россия. А раз этого нет, то не может быть и четких определений пределов, границ. Вопросы контроля, масштаба и качества влияний как вне, так и внутри границ — все это связано с характером государственности, с формулой национальной идеи, с терминами самосознания народа.

Все это сегодня размыто, российский организм в лихорадке… Возможно, он намного шире своей нынешней «кожи», как думаем мы, евразийцы, но, может быть, ему суждено сужаться — так считают атлантисты — Волфовиц, Рамсфильд, Бжезинский и наши внутренние либералы, агенты влияния… Поэтому однозначного ответа нет.

Если сегодняшняя Россия является «недобитым остатком зверской империи», как пытались представить дело самые крайние либералы-западники, то сокращение зоны ее влияния вовне, ослабление контроля над внутренними пространствами — не только Чечней, но и другими квази-государственными образованиями типа Татарстана, Башкирии или Чувашии — процесс позитивный, а следовательно, надо критиковать «имперские амбиции», поминать «рецидивы великодержавного шовинизма» и т. д. Кстати, именно в таких терминах западная, особенно американская, аналитика до сих пор формулирует проблему «российского влияния». И сколько бы ни апеллировали сегодняшние либералы к «патриотическим» мотивам, в определенной критической точке они будут поставлены перед выбором — либо «западничество» и откровенный «геополитический деструктивизм», либо переосмысление статуса, роли и качества государства в позитивном ключе, что, в свою очередь, будет равнозначно переходу на евразийские позиции со всеми вытекающими последствиями.