Геополитика апокалипсиса. Новая Россия против Евросодома - [73]

Дело не в названии, а в эффективности методов. Хотя иногда все-таки случаются осечки. Вот, например, я на зоне познакомился с одним замечательным зэком, с которым мы вместе в карцере сидели. Михаил Кречин его зовут. Он такой гоголевский персонаж, из «Тараса Бульбы». Настоящий казак. Человек, чья энергия в условиях нашего мира не находит должного применения и перехлестывает через край. Ему бы за зипунами на Туретчину погулять от души. Незаменимый был бы человек…

Он родился в Киргизии, рос там, как он говорит, «с басмачами». Потом они с дружками организовали летучий отряд, ходили по горам, «бомбили» наркотрафик. Там через киргизские перевалы идет часть героинового афганского наркотрафика. Гашиш тоже возят, ханку. Ну, они этих наркокурьеров отлавливали, потрошили… С боем, конечно. Потом он по Руси гастролировал, у него целый букет статей разных, но все это связано не с каким-то непременным желанием сладко есть, мягко спать и при этом ничего не делать, не работать, а с тем, что его кипучая, бурная энергия не находит своего применения.

При этом он искренне верующий, православный человек. Причем вера его не богословская, не школярская, а такая нутряная. И за веру свою он готов страдать! Я его спросил как-то: «Миша, откуда у тебя шрам на шее?» А он говорит: «Да это под Томском меня опера принимали после очередного скока и перед тем как в СИЗО упаковать, говорят: «Снимай крест!» Я: «Не буду крест снимать!» – «Снимай крест!» – «Не буду снимать!..» А у меня крест был на шнурке из кожаного солдатского ремня, нипочем не порвешь. Ну, они меня и повесили за этот крест на крюк. В стене крюк был…»

Спрашиваю: «Ну и что, долго ты висел?» Он говорит: «Не знаю. Я повисел, повисел, потом сознание потерял. Очнулся уже в камере, без креста…»

Бывалые зэки говорят, что сидеть сейчас в «демократической России» порой даже тяжелее, чем раньше, в Советской Союзе. Особенно на «красных» зонах. Раньше их называли «сучьими». Это зоны, где администрация контролирует все аспекты внутренней жизни спецконтингента с помощью так называемых активистов, или «козлов», которые за послабление режима готовы на любую подлость… Если в советское время на зону в 1000–1500 человек был один «кум», то есть оперативный уполномоченный (ну, может, с помощником-прапорщиком), то сейчас на таких зонах работает целый отдел. И оперов может быть уже 5-10 человек…

Думаю, это связано с тем, что в 90-е на волне повальной приватизации всего и вся зоны тоже были «приватизированы» и стали рассматриваться администрацией как источник личного дохода – иногда законного, иногда незаконного. В качестве дешевой рабочей силы на этих частных предприятиях выступают зэки, а в качестве надсмотрщиков – опера.

А главное – качество самих людей сильно изменилось. Сейчас процентов 80 зэков – это наркоманы. Отсюда эрозия понятий и отношений. Наркомания, как ржа, разъедает людей. Поэтому внутреннее состояние зон сейчас тяжелое, и сидеть нелегко, конечно. Кроме того, у ФСИН появилось специальное орудие подавления – тюремный спецназ «Тайфун». Это такая зондеркоманда, в которой все заточено специально под задачу ломать зоны, блатных авторитетов (так называемых черноходов) и вообще всех недовольных.

«Русский экстремизм» и «прозрачные нацмены»

В 2011 году бойцы тюремного спецназа «Тайфун» избили меня капитально, на совесть. Полученные травмы позволяли мне даже оформить инвалидность, но, естественно, представителям правоохранительных органов очень не хотелось, чтобы эта инвалидность была зафиксирована документально. Человек пришел здоровым, а уходить будет инвалидом – как-то это совсем не комильфо. Поэтому у зэков на зоне всегда возникают всяческие препятствия бюрократического характера на пути к тому, чтобы оформить инвалидность юридически. Нужна трудовая книжка, целый ряд документов, которые, находясь в заключении, зэк может получить только через свое тюремное начальство. В результате эта волынка тянется месяцами, если не годами, и конца края не видать. Редко кто добивается своего.

А в моём случае всё вообще смешно получилось. По большому счету поводом для избиения стало то, что, отбывая срок по 282-й статье – «за разжигание межнациональной розни», я вступился за азербайджанца. Когда я заехал в карантин на Борисову Гриву, то увидел, что в первый же вечер активисты отволокли какого-то азера в уголок, который не просматривается камерами, и давай его мутузить. Он за них отказался пол мыть, ну и понеслось… Я его у них отбил. Точнее, просто отобрал, так как они не стали со мной связываться.

Вообще всюду, куда я приезжал (а я прошёл четыре зоны – Княжево, «Металлку», Борисову Гриву и Обухово), перед этим собирали «актив». «Актив» – это то, что раньше называлось «суки», или «козлы». Их собирали, говорили, что едет такой страшный русский экстремист. «Смотрите, чтоб, не дай Бог, никто с ним не общался». Потом козлы в свою очередь собирали рядовых зэков и тоже предупреждали, инструктировали.

Иногда очень смешно получалось. Меня в апреле 2011 года везли в Борисову Гриву через обуховскую пересылку. Я в пересылке этой сидел в одной камере с молодым парнишкой. Он только-только с малолетки. Сел по 161-й статье, за грабеж. Зовут Миха. Мы с ним сидели там по-дружески, я с ним чаем делился, разговаривали за жизнь. И вот я приезжаю в Борисову Гриву – и мне навстречу идет этот Миха. Я ему говорю: «