Геополитический романс - [5]

Это было невероятно, но когда кто-то из сослуживцев — в Афганистане, в России, в Германии — вспоминал Родину, Аристархов, в свою очередь, думал не о брошенном развалившемся родительском доме в деревне Четверть Владимирской области, не об интернатах-общагах-казармах, где прошла его юность, а об этой точке за Гильмендом: малиновом закатном вертолёте-солнце, темно светящихся в его лучах цистернах с керосином, металлических паутинах и спицах антенн на крышах, посыпанной скрипучим гравием дорожке в медпункт, комнатке в щитосборном острокрышем домишке. Там, посреди пустыни, в чужой враждебной стране на опроволоченном пятачке, отстаиваемом исключительно превосходящей силой оружия, Аристархов был законченно свободен и счастлив. Там была его истинная Родина, если допустить невозможную мысль, что Родина, свобода и счастье — близнецы-братья. Этот опроволоченный квадрат он был готов защищать до последнего патрона, до последней капли крови, хоть от пуштунов, хоть от белуджей, хоть от американцев, хоть от самого Господа Бога, вздумай тот пойти войной на точку. Был готов защищать так, как не был готов защищать бесспорную паспортную Родину — СССР — с её развалившимися деревенскими домами, интернатами-общагами-казармами, жестокой милицией, неправедным судом, красными лозунгами на всех углах.

И был на точке тонкий в талии, гибкий, как удилище, спецназовец-майор с разведгруппой и диким количеством аппаратуры, усиленно шарящий то в иранском, то в пакистанском эфире, что-то там перехватывающий, сам коротко вклинивающийся в разомлевший восточный эфир на безупречном дари или фарси, проворно выскользающий из эфира с немедленным выключением аппаратуры, зачехлением её некими специальными, непроницаемыми для спутников и радаров чёрными, как ночь, чехлами.

Прямой, с перебитым носом, коротко стриженный, с абсолютно ничего не выражающими светлыми, как бы седыми глазами, молодой этот майор походил на римского центуриона, а может, на викинга. Безупречное дари, не менее безупречное фарси, английский, французский — Аристархов сам имел способности к языкам, так что мог оценить — углублённое слушание симфонической музыки, чтение неведомого Костанеды, вечерний мартини со льдом в шезлонге, восточная гимнастика, медитативное отслеживание заката — всё свидетельствовало, что майор непрост. Где сочетание изощрённого, неустанно пополняемого образования с неустанно же совершенствуемой практикой диверсанта — там некая надмирность, всечеловечность со знаком минус, странные идеи, пророчества и мистика. Такие люди не вполне люди. Их жизнь не вполне жизнь. Что-то более, а может, менее интересное. Многим на точке казалось, что менее, — они смотрели на майора с презрением, потому что видели в нём убийцу. Аристархову казалось, что более, — он видел в майоре не только убийцу. Он мгновенно признал умственное и прочее старшинство майора. Майор не возражал, когда Аристархов подставлял по вечерам свой шезлонг к его шезлонгу. Он угощал Аристархова мартини. Аристархов его — виски.

Увидев майора, с тонкой сигарой в зубах, с огромной спортивной сумкой через плечо, идущего от вертолёта по скрипучему гравию к секретному, утыканному антеннами, как дикобраз иглами, «метеорологическому» домику, Жанна сначала побледнела, затем покраснела. Аристархов, наблюдавший немую сцену из кабины, понял, что майор не один из многих её мёртвых, но один из немногих её живых. Он не ревновал, но с грустью предположил, что некогда с майором Жанне было гораздо интереснее, нежели сейчас с ним, старлеем Аристарховым.

Он должен был в назначенное время высадить майора с группой в Пакистане. Возвращаться же группе предстояло другим путём — через Иран. На берегу Оманского залива группу, или то, что останется от группы, должна была подхватить подводная лодка. Майор, естественно, не посвящал Аристархова в задание. Дело пилота — доставить ребят на место — и гуд бай! Аристархов полагал, что намечается либо ликвидация крупного пакистанского чина, влияющего на афганские дела, либо некая крутая экспроприация. Через те места проходили пути торговцев оружием, наркотиками, но главное, золотом и алмазами.

— А, Жанночка, чего это тебя сюда загнали? — равнодушно скользнул седыми глазами по смутившейся Жанне майор, когда она принесла тарелку с солёными фисташками, одинаково хорошо шедшими под мартини и виски.

Видимо, нечто тысячелетнее, восточное, побуждающее женщину к строгости и порядку, было растворено в холодеющем вечернем воздухе, потому что Жанна немедленно оставила мужчин, хотя обычно была не прочь посидеть, поболтать, попить, погрызть орешки.

Аристархов должен был через несколько часов улететь, а вернуться аж через два дня. Он с объяснимой тревогой смотрел вослед рвущей юбку в шагу Жанне, неприязненно косился на вдруг прикрывшего неизвестно по какой причине глаза майора.

— Тот поезд давно ушёл, старлей, — открыл глаза майор, уставился на Аристархова немигающим взглядом доброжелательной кобры. — Я был бы полным кретином, если бы стал трахать её в твоё отсутствие. Есть такое понятие из области психологии: нефункциональное действие. Ты должен ночью высадить меня в ущелье. Я сам тебя выбрал. Ты здесь лучший. Ты можешь высадить меня, как на подушку, а можешь — что я костей не соберу. Я себе не враг, старлей, лети спокойно, — отхлебнул виски, заел орешками. — Да она мне и не даст, — решительно покончил с сомнениями Аристархова майор. — Она — отличная девка, но кто с ней, тот… под смертью. Ты не пугайся, потому что на всякое правило есть исключение. Чёрт его знает, почему так.