Геополитический романс - [34]

В центре Москвы Аристархов врубать сирену поопасался. К указанному подъезду на Старой площади они подъехали за семь минут до истечения отпущенного часа.

— Ты ездишь лучше Арслана, — с некоторой даже обидой признал Тер-Агабабов, уставился в тонированное стекло. Человек в плаще и с кейсом, идущий вдоль чёрного машинного ряда, похоже, ему не приглянулся. — Посиди минут пять, — предложил Тер-Агабабов, — потом пойдём? Только быстро.

— Каким же образом ты собираешься помочь русскому народу? — Аристархов с интересом наблюдал, как Тер-Агабабов извлёк из внутреннего кармана немалого калибра пистолет и теперь вертел его в руках, как бы не зная, куда пристроить.

— Что я? Кто я? — печально вздохнул Тер-Агабабов. Русскому народу нужна идея, чтобы он перестал валять дурака, занялся делом! Когда такой большой народ не занимается делом, что прикажешь делать остальным народам, которые возле него кормились, не тужили? По миру с сумой?

— Какая идея? — Потаскавшемуся по политическим собраниям и митингам капитану было любопытно, какую именно идею выбрал для большого русского народа маленький Тер-Агабабов.

— Ай! — Тер-Агабабов не придумал ничего лучше, чем протянуть пистолет Аристархову. — Возьми пока. Кака разница, какая идея? Идея что? Идея тьфу! Есть идея, нет идеи… Человек — вот что такое для вас идея! Вам нужен человек, который схватит вас за шиворот: «Хватит валять дурака!» А идея, — махнул рукой, — нет проблем, идея найдётся.

— Армянин должен схватить за шиворот? — предположил Аристархов. — Или азербайджанец?

— Какая, слушай, разница, — усмехнулся Тер-Агабабов, — хоть негр. Стерпится — слюбится. Хотя, конечно, определённый риск есть. Поставить нового человека всё равно что стронуть снежную лавину. Стронуть-то стронем, а вот кого накроет?

Аристархов внимательно посмотрел на Тер-Агабабова. В тёмных, с рыжими ободками глазах Тер-Агабабова не прочитывалось решительно ничего. Насколько проще было иметь дело с русскими генералами и немецкими полковниками — они были европейцами. Аристархов вспомнил Афганистан. Там никогда нельзя было наверняка знать не только предаст или не предаст восточный друг, но и вообще — чего он, собственно, хочет, кроме, естественно, денег? «В конце концов, — решил капитан, — я доставил его в Москву меньше чем за час. Чего ещё?» Если в случаях с русским генералом и немецким полковником черта, которую невозможно было преступить, виделась чёткой, реальной, как осевая линия на автостраде, тут вроде бы не было никакой черты и в то же время она была — нереальная, истаивающая, как воздушный след неопознанного летающего объекта.

Капитан Аристархов почувствовал, что стоит на самой этой черте, если ещё (уже?) не преступил.

— Все эти разговорчики о судьбе России, в сущности, смешны, — словно прочитал мысли капитана Тер-Агабабов. — Разве в наших с тобой силах что-нибудь изменить? Почему никто не спорит о судьбе Дании или Марокко? Пять минут прошло, вперёд! — чёртом бросился к правительственному подъезду.

Аристархов, чуть задержавшийся, чтобы запереть машину, догнал его на вахте.

— Со мной, — буркнул дежурному Тер-Агабабов, и тот безропотно пропустил в ковровый холл.

В лифте Тер-Агабабов вдруг стремительно приколол к лацкану кожаной куртки Аристархова электронного — на иголке — жучка.

— Если пискнет… — властно, гипнотизирующе уставился ему в глаза. Аристархов почему-то подумал: вот так он обламывал нужных ему людей в зоне.

— Уже пищит, папаша! — едва сдержался капитан, чтобы не рассмеяться. Он запросто мог придушить Тер-Агабабова прямо здесь в лифте, как большую крысу. Без малейшего писка.

— Услышишь, войдёшь в кабинет и… — Взгляд Тер-Агабабова утратил блеск, как бы подёрнулся пеплом.

— Уже вошёл, — Аристархов извлёк из куртки жучка и теперь не знал, то ли мирно вернуть Тер-Агабабову, то ли всадить вместо серьги в его большое жёлтое ухо.

— Застрелишь его. А потом всех, кто будет мешать, пока мы идём к машине.

— Переутомился, Тер, Москва тебя доконала, — Аристархов решил немедленно вернуть пистолет. Но тут лифт остановился. Они вышли в коридор. Молодой человек с рацией в руке пригласил их следовать за собой.

— Ты не способен убить человека, — задумчиво произнёс Тер-Агабабов. Аристархов не понял, чего в его голосе больше — сожаления или удовлетворения. — Можешь только бубнить, как попугай, Россия гибнет, а вот решиться на что-то… Все вы русские такие. Поэтому вас должно резать или стричь! — совершенно неожиданно закончил великим Пушкиным.

Вступили в огромную и светлую, как спортивный зал, приёмную. Молодой человек лениво взял со стола металлоискатель, пробежал им по одежде Тер-Агабабова. Шагнул к Аристархову.

— Он подождёт в приёмной, — взялся за ручку двери Тер-Агабабов.

«А если бы ничего не сказал?» Всё это напоминало низкопробный боевик, в котором капитан Аристархов помимо собственной воли исполнял некую, не вполне ему ясную, но определённо скверную роль. Вместо того чтобы немедленно врезать по морде режиссёру да и уйти со съёмочной площадики. Схожее ощущение он испытывал в Германии, но там боевик походил на трагедию, тогда как здесь, в России, в самом её сердце — в здании Совмина на Старой площади — на какой-то идиотский нелепый фарс. Желание уйти крепло с каждым махом надраенного медного маятника в гигантских напольных часах в гигантской приёмной не то третьего, не то четвёртого человека в государстве, к которому вот так запросто вошёл неведомый миру Тер-Агабабов.