Генрих V - [94]
Армия, которую Генрих взял с собой во Францию в 1415 году, могла насчитывать около 10.500 человек, из которых (в общих цифрах) 40% составляли конные лучники, 35% — пешие лучники и 25% — латники. Это означает, что 65% армии имели одного или несколько коней. Состав боевых сил говорит нам о том, что Генрих, возможно, планировал сделать. Присутствие такого количества конных солдат в кампании, в которой сначала была предпринята крупная осада, говорит о том, что король, возможно, имел в виду нечто большее, чем просто захват Арфлера, для чего вполне хватило бы и меньшего конного войска. Такое количество конных лучников указывает на то, что, если бы осада была завершена быстрее, Генрих мог бы продвинуться во Францию гораздо дальше, чем он это сделал. Однако их присутствие сделало более осуществимым поход в Кале, который, с уверенностью, отраженной в Gesta, мог быть осуществлен за несколько дней.
Контракты на 1415 год также подчеркивают решимость Генриха захватить Арфлер, чего бы это ни стоило. Арбалетчики (с оружием, более эффективным против неподвижных целей, таких, какие чаще всего встречаются при осаде) были привезены из Гаскони[719]; 120 рудокопов, которые, возможно, прибыли из района Форест Дин (шесть из них получали жалование эсквайров, остальные — лучников), напоминают нам о том, что, вероятно, много сил было потрачено на то, чтобы добиться разрушения стен и бастионов Арфлера[720]. Разнообразие рабочих, оружейников (некоторые из них, судя по именам, не англичане)[721], изготовителей шатров и палаток[722] и сапожников[723] для изготовления обуви говорит о том, что предусматривалась осада, которая не закончится быстро.
По свидетельствам очевидцев, аккуратное деление на свиты, каждая из которых была указана с именем ее предводителя, которые могли плыть вместе, вскоре начало распадаться. Многие воины, как мы знаем из хроник, умерли во время осады, в основном от болезней; другие заболели, и им пришлось предоставить отпуск, и затем доставили домой на кораблях[724]. Списки, которые, вероятно, являются неполными, позволяют предположить, что по крайней мере 1.687 человек были официально признаны негодными к службе. Они включают широкий спектр людей: герцог Кларенс; граф-маршал; рыцари, такие как Джон Фастольф; Томас Родборн, духовник короля; экипажи нескольких кораблей; три менестреля, сопровождавшие графа Арундела, шорники, кузнецы, конюхи, рабочие и три палача[725].
Вполне вероятно, что потери от болезни составили около 15% от общей численности английской армии при Арфлере, а возможно, и больше. Болезни, как мы помним, свирепствовали и внутри осажденного города, и, возможно, оказывали свое влияние на тех, кто вошел в город после его сдачи, а их симптомы проявились только в походе к Кале: армия, прибывшая в Азенкур, была численно меньше той, что покинула Арфлер двумя неделями ранее[726]. Смерть и болезни, таким образом, были значительными факторами в изменении облика английской армии между августом и октябрем 1415 года. Другие факторы тоже сыграли свою роль. Некоторые люди были убиты при Арфлере; другие остались в составе сводного гарнизона, который был создан и оставлен под командованием графа Дорсета[727]. Многие попали в плен по дороге в Азенкур, некоторые только за день до битвы,[728] другие — во время самой битвы. Некоторые погибли на поле боя, один был убит "попав в плен"[729]. Некоторые должны были умереть в Кале, от ран, болезни, истощения. Мы не знаем сколько таких было.
Влияние на свиты должно было быть очень разным. Сэр Роуленд Лейнтэйл покинул Англию со свитой из 48 человек, включая его самого. Из них три латника были отправлены домой больными, а два лучника погибли при Арфлере, остальные 43 человека, пережив битву при Азенкуре, благополучно вернулись в Англию[730]. Cэр Ричард Кигли покинул Ланкашир во главе двух групп. Первая состояла из 50 лучников, которых он подрядился доставить к королю в Саутгемптон[731]. Из них 10 (или 20%) заболели и были отправлены домой до падения Арфлера; 6 (12%) умерли там; 8 (16%) остались в составе гарнизона; еще 7 (14%), пережив поход к Азенкуру, попали в плен накануне битвы: только 19 (38%) из первоначальной группы добрались до дома в ноябре[732]. Вторая группа состояла из свиты Кигли, состоявшей из 6 латников и 18 лучников, что, включая его самого, составляло 25 человек. Из них двое лучников (8%) заболели и вернулись в Англию; один человек (4%) погиб при Арфлере, а еще трое, включая самого Кигли (12%), в битве при Азенкуре, где также погибли четыре лучника (16%). 15 человек (60%) вернулись домой[733]. Это означает, что треть свиты Кигли (8 из 25) погибла во время службы королю; что половина погибших — это латники; и что более половины латников (4 из 7), покинувших Англию, так и не вернулись домой, в то время как при Арфлере погибли 3 человека из 25 прибывших. Такие цифры не являются типичными, но они заставляют не верить утверждениям хронистов о том, что при Азенкуре погибло мало англичан. Только по контрасту с количеством убитых французов можно утверждать, что это заявление имеет хоть какой-то смысл. Почти 30% первоначального состава отряда Кигли не пережили битву: из тех, кто дошел до нее, еще большая часть не покинула поле боя живыми
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Я вхожу в зал с прекрасной донной Игнасией, мы делаем там несколько туров, мы встречаем всюду стражу из солдат с примкнутыми к ружьям штыками, которые везде прогуливаются медленными шагами, чтобы быть готовыми задержать тех, кто нарушает мир ссорами. Мы танцуем до десяти часов менуэты и контрдансы, затем идем ужинать, сохраняя оба молчание, она – чтобы не внушить мне, быть может, желание отнестись к ней неуважительно, я – потому что, очень плохо говоря по-испански, не знаю, что ей сказать. После ужина я иду в ложу, где должен повидаться с Пишоной, и вижу там только незнакомые маски.
«В десять часов утра, освеженный приятным чувством, что снова оказался в этом Париже, таком несовершенном, но таком пленительном, так что ни один другой город в мире не может соперничать с ним в праве называться Городом, я отправился к моей дорогой м-м д’Юрфэ, которая встретила меня с распростертыми объятиями. Она мне сказала, что молодой д’Аранда чувствует себя хорошо, и что если я хочу, она пригласит его обедать с нами завтра. Я сказал, что мне это будет приятно, затем заверил ее, что операция, в результате которой она должна возродиться в облике мужчины, будет осуществлена тот час же, как Керилинт, один из трех повелителей розенкрейцеров, выйдет из подземелий инквизиции Лиссабона…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
«Что касается причины предписания моему дорогому соучастнику покинуть пределы Республики, это не была игра, потому что Государственные инквизиторы располагали множеством средств, когда хотели полностью очистить государство от игроков. Причина его изгнания, однако, была другая, и чрезвычайная.Знатный венецианец из семьи Гритти по прозвищу Сгомбро (Макрель) влюбился в этого человека противоестественным образом и тот, то ли ради смеха, то ли по склонности, не был к нему жесток. Великий вред состоял в том, что эта монструозная любовь проявлялась публично.
Новую книгу «Рига известная и неизвестная» я писал вместе с читателями – рижанами, москвичами, англичанами. Вера Войцеховская, живущая ныне в Англии, рассказала о своем прапрадедушке, крупном царском чиновнике Николае Качалове, благодаря которому Александр Второй выделил Риге миллионы на развитие порта, дочь священника Лариса Шенрок – о храме в Дзинтари, настоятелем которого был ее отец, а московский архитектор Марина подарила уникальные открытки, позволяющие по-новому увидеть известные здания.Узнаете вы о рано ушедшем архитекторе Тизенгаузене – построившем в Межапарке около 50 зданий, о том, чем был знаменит давным-давно Рижский зоосад, которому в 2012-м исполняется сто лет.Никогда прежде я не писал о немецкой оккупации.