Генрих Третий. Последний из Валуа - [95]
«Я хочу быть королем, а не пленником и не рабом, каким мне пришлось быть после 13 мая и вплоть до сего дня, когда я наконец снова стал хозяином положения!»
Екатерина не произнесла ни одной из тех исторических фраз, которые она обычно произносила в подобные минуты. Она словно потеряла дар речи. Возможно, она размышляла о том, сколь безумна была ее старческая политика, направленная против собственной крови и, в каком-то смысле, против нее самой.
Пока сын и мать разговаривали, Ларшан преградил дорогу кардиналу де Гизу, его матери герцогине Немур, архиепископу Лионскому, Бриссаку и депутатам Католической Лиги. Кардинал де Бурбон был отправлен в его покои.
Помолодевший, взволнованный победой, исполненный величия, как в свои лучшие дни, король спустился по большой дворцовой лестнице, чтобы прослушать мессу и воздать благодарность Господу. Везде толпились придворные – потрясенные от ужаса или радостные, в зависимости от того, как они относились к герцогу де Гизу.
После этого события король повел себя очень сдержанно; он даже выпустил большую часть арестованных в надежде умиротворить столицу. Но кардинал де Гиз и архиепископ Лионский оставались под домашним арестом.
Кардинал мечтал только о войне, о мести, о крови. Настоящий гений злобы и интриг, он мог посеять семена мятежа по всей стране, разжечь огонь войны. И если оставить в живых этого одержимого, то убийство герцога де Гиза окажется напрасным. Но кардинал был лицом духовным, другом папы римского, и подобное святотатство было противно набожному французскому королю. Целый день и целую ночь терзается он сомнениями, разрываясь между голосом своей души и интересами страны. Наконец, 24 декабря, когда проклятия кардинала стали еще яростнее, король принял решение.
Королевский посланник в сопровождении четырех своих людей отправляется к узникам. Когда они возникают на пороге, кардинал де Гиз говорит архиепископу Лионскому: «За вами пришли. Помолитесь».
«Нет, монсеньор, – отвечает тот, – это по вашу душу».
Схватив кардинала за фиолетовое облачение, солдаты вытаскивают его в коридор и там убивают.
Король вызвал папского легата Морозный, которому его венецианское происхождение обеспечивало благоволение короля, и попросил передать глубокие извинения Его Святейшеству.
Окруженная аптекарями и лекарствами, Екатерина Медичи с нетерпением ждала отголосков этого государственного переворота, который происходил без ее участия. Она чувствовала себя лучше, и вместе со здоровьем возвращалась жажда деятельности, интриг, потребность навязывать свою волю. Несмотря на ужасные холода, 1 января Екатерина поднялась с постели, облачилась в свое неизменное черное платье и отправилась к кардиналу Бурбонскому.
Она надеялась вновь завоевать доверие своего «кума», убедить его, что она в состоянии служить посредницей между королем и Католической Лигой. Однако кардинал, подавив глухую ярость, встретил это предложение одними упреками.
Королева-мать была уязвлена до глубины души. Она поняла, что отныне ей никто не поверит, что власти ее пришел конец. Поникшая вернулась она в свои покои; ночью ей стало хуже, а на другое утро у королевы-матери начался сильный жар. С каждым последующим днем она все больше и больше слабела, но это ничуть не волновало Екатерину: она верила предсказанию, согласно которому ей суждено умереть около Сен-Жермена, а в Блуа, где находился двор, не было церкви с таким названием…
Ввиду событий, потрясших двор, об этикете, казалось, забыли. Офицеры, священники, придворные, слуги – все обсуждали последние новости, стараясь угадать, как будут развиваться события. Около Екатерины почти не осталось никого из ее привычного окружения, и она немало удивилась, увидев однажды около себя незнакомого королевского священника. Королева-мать спросила, как его зовут.
«Жюльен де Сен-Жермен», – был ответ.
«Все, час мой близок», – прошептала старая Флорентийка.
Она тут же призвала нотариуса, с замечательной твердостью духа продиктовала ему длинное завещание, в котором не забыла ни об одном из своих родственников, помощников или слуг. Она назвала короля своим единственным наследником, но в действительности разделила большую часть своих богатств между королевой Луизой, Кристиной Лотарингской и своим незаконнорожденным внуком Шарлем Овернским, внебрачным сыном Карла IX. Что же до Маргариты, по-прежнему томившейся в Юссоне, то она даже не была упомянута в завещании.
Генрих, предупрежденный врачами, не отходит от постели матери. Она любила его, вложила в него столько души, защищала, боготворила, иногда вела себя безрассудно. Ей он был обязан двумя своими коронами, славой своей юности, знанием политики и многими трудными победами. Но, увы, ей он был обязан и гнилой кровью Медичи, и все еще жившей в нем болью из-за невозможности поцеловать холодные губы Марии Конде, и отречениями в Болье, Немуре и Шартре…
Да, конечно, его сыновья любовь подверглась жестоким испытаниям. И он спокойно воспринимал мысль о возможности потерять мать, которая когда-то была для него верной опорой и прибежищем от всех бед. Она уходила, и он оставался в одиночестве, последний оплот пошатнувшегося мира. Он оставался один, лишь тени былого окружали его: его родственница Мария Стюарт, Мария Конде, которую он так любил когда-то, и длинная вереница его молодых друзей – Дю Гаст, Келюс, Можирон, Сен-Мегрен, Жуайёз… И даже его враги – Колиньи, Бюсси, Конде, Гизы, – все они, казалось, звали короля туда, откуда нет возврата.
Символ французского Возрождения, Диана де Пуатье (1499–1566), изображаемая художниками того времени в виде античной Дианы-охотницы, благодаря своей красоте, необыкновенным личным качествам и политическому чутью, сумела проделать невероятный путь от провинциальной дамы из опальной семьи государственного преступника до могущественной фаворитки Генриха II Валуа, фактически вершившей судьбы французской политики на протяжении многих лет. Она была старше короля на 20 лет, но, тем не менее, всю жизнь безраздельно господствовала в его сердце.Под легким и живым пером известного историка Филиппа Эрланже, на фоне блестящей эпохи расцвета придворной жизни Франции, рисуется история знатной дамы, волей судеб вовлеченной во власть и управление.
В центре романа — фигура герцога Филиппа Орлеанского, который вопреки воле его дяди, Людовика XIV, стал регентом будущего Людовика XV и занимал это положение вплоть до совершеннолетия юного короля. И хотя годы регентства Филиппа Орлеанского положили начало веку Просвещения, современники не любили его, передав эту неприязнь потомкам. Филипп Эрланже (1903–1987), известный французский писатель и историк, автор ряда книг о французских монархах, пытается восстановить справедливость, рисуя противоречивый, психологически глубокий характер большого государственного деятеля.
Варфоломеевская ночь — кульминационная точка жестокой войны между католиками и гугенотами, момент истины, в котором каждый человек, будучи гражданином Франции, должен был встать на сторону убийц или примкнуть к их жертвам. Потоки крови, захлестнувшие улицы Парижа, разделили всю страну на долгое время на два непримиримых лагеря, каждый из которых считал себя правым. В ту ночь решалась судьба государства, избравшего, в конечном счете, путь насилия и нетерпимости. Книга Филиппа Эрланже рисует трагическую картину этого события, анализируя по часам «черную ночь» в истории Франции, ставшей своеобразным предупреждением потомкам, которые пытаются разрешить вопросы веры с помощью меча.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.