Генрих начинает борьбу - [6]
— Но фашисты хуже собак, потому что они за жратву кидаются на бедных рабочих, даже те, что и сами были рабочими.
— Мама, мы не будем фашистами, — отозвался Генрих с горящими щеками.
— Ну, конечно, — улыбнулась мать. — Так вот, слушай, мой милый мальчик. Фабрики, как и рыбачьи сети, тоже у богачей — капиталистов. Чтобы зарабатывать деньги, нам приходится работать на их машинах. Но они с нами поступают, как с рыбаками. Мы заработаем сто марок, — они нам дадут одну, а остальные берут себе. Они богатеют и богатеют, а у нас и хлеба вдоволь не бывает.
— Так вот почему отец не имел работы! Его капиталисты не пускали к своим машинам?
— Да, малыш. Но умные и хорошие люди говорят: «Заберите у буржуев фабрики, и каждый рабочий сможет довольно зарабатывать, чтобы ни в чем не терпеть нужды».
— И отец так говорил? — спросил Генрих.
— Да. Потому что он коммунист. Но этою никто не должен, знать. Не говори об этом вслух, даже у нас дома. Если полицейский, фашист или кто-нибудь из детей фашистов узнает, что ты любишь коммунистов, что ты за них, тебя посадят в тюрьму и будут бить. Мы должны быть очень осторожны, мы должны хитро и тайно бороться против фашистов. Никому не показывай, что ты теперь все понимаешь. Иначе мы погибли, — возьмут тебя, а потом и меня.
— Нет, мамочка, нет, — вдруг расплакался Генрих. — Тебя не возьмут!
— Ну, и тогда бы еще не все пропало. Мы бы и это перенесли стойко, как настоящие честные коммунисты. Как твой отец… «Выше голову, мать, и действуй дальше!» шепнул он мне, когда вошли полицейские.
Матушка Кламм на секунду умолкла.
— Выше голову — и не робей, мой мальчик!
Она встала с кровати и пошла к своему шитью.
У Генриха новые друзья
Когда Генрих на другой день вышел из дому с Вольфи, он направился прямо на улицу. Правда, он знал, что его отец не преступник, а смелый, бесстрашный герой, но не мог же он это сказать ребятам. «Они верят фашистам и пимфам, — думал Генрих, — они не захотят со мною играть».
Мимоходом он все-таки глянул бочком: что там ребята делают? Во дворе были одни пимфы в костюмчиках. Они как раз в эту минуту разыгрывали арест его отца. Кровь бросилась ему в лицо от стыда и гнева. Он выскочил с Вольфи на улицу.
Он пробежал мимо бюро безработных, которое находилось против их дома. Так он бежал до городского парка. Там он знал боковую дорожку, где никто не гулял. Он сел на скамью и заплакал. Вольфи скакал на него и слизывал с его щек слезы: так он хотел утешить Генриха.
— Вольфи хороший, верный пес! — вдруг услышал Генрих.
Он поднял глаза и увидел рядом с собой на скамье Хильду Штарк. Генрих и не заметил, как она подошла. Он смутился от неожиданности, поднялся и хотел уйти. Но Хильда схватила его за руку.
— Давай поиграем! Хочешь? — спросила она. — Ну, останься же!
Хильда никогда еще не говорила с ним так ласково. Она была дочь конторщика, двумя годами старше Генриха и почти всегда играла с девочками и старшими мальчиками. Генрих смущенно отвернулся.
— Мы можем строить из песка. Здесь много песку.
Генрих продолжал молчать.
Она взяла его за руку.
— Давай дружить, Генрих. Ладно?
Он удивленно взглянул на Хильду. Ее красивые голубые глаза светились таким теплом и добротой, что ему снова захотелось плакать. Что это значило? Сердце у него стучало в груди.
— Добрый день, Генрих! — раздался голос с другой стороны.
Это был Фриц Лампе, сын шофера, живший с ними в одном доме. Ему было уже тринадцать лет, и он почти не разговаривал с малышами.
Фриц подошел к скамье и уселся.
— Хотите орехов? — Он вытащил из кармана горсть орехов и дал Генриху и Хильде, каждому по три штуки.
— Хватит мне одного, — сказала Хильда, — эти два тоже для Генриха.
И она сунула ему в руку еще два ореха.
— Смотри-ка, Генрих, что у меня есть.
Фриц держал двумя пальцами большой стеклянный шарик и поворачивал его, так что шарик сверкал на солнце. Что за чудо! Красные, зеленые, белые, синие полосы извивались и сплетались внутри шарика. Генрих, пожалуй, еще не видел такой красивой вещи.
— Что ты на это скажешь? — улыбался Фриц. — Дарю тебе, Генрих. Только не потеряй.
И Фриц так ласково улыбался, что мучительно сжавшееся сердечко Генриха стало отогреваться. На его грустном лице засветилась улыбка. Какой чудесный стеклянный шарик! И как это хорошо, что ребята с ним так приветливы!
— Этот орех совсем гнилой, — сказала Хильда.
— Так отдадим его какой-нибудь обезьяне в костюмчике! — отозвался Фриц. Так называл он настоящих пимфов.
— Ха-ха-ха! — весело рассмеялась Хильда. — Давай сюда! Я его опять сложу, чтобы не было заметно, и суну такому болванчику в карман.
Генрих тихо и нерешительно засмеялся. Они знают, что полиция вчера арестовала его отца, и всё же так приветливы с ним, как никогда. Может быть, это они нарочно, хотят показать, что они за него, и за его мать, и за коммунистов? Генрих тихонько, осторожно смеялся. Но говорить он еще не смел.
В это время показался Лотар. Фриц ему кивнул, но, приблизившись к ним, Лотар прежде всего протянул руку Генриху.
— Ну, Генрих, — сказал он и погладил его по щеке, — ты ведь молодец, правда? Будем друзьями. Хочешь?
