За большими воротами стояли уже наготове полицейские и штурмовики с палками в руках. Эти ребята были все одеты в форменные костюмы пимфов[1].
В Германии все дети от шести до четырнадцати лет обязательно должны вступать в отряды пимфов, и там им дают форменные костюмчики. Но не всем хочется носить эту форму. Дети рабочих и других антифашистов носят ее только на школьных праздниках, когда иначе нельзя. Дома, во дворе, во время игр они надевают свою простую одежду. А дети фашистов, наоборот, всегда хотят показать, что они настоящие фашистские пимфы, и постоянно косят свои форменные костюмы.
Но полицейские и штурмовики непременно должны быть в полной форме. Поэтому их всегда изображали дети настоящих фашистов.
Когда Генрих Кламм спустился во двор, толстый Эвальд сразу заметил его и закричал:
— Генрих Кламм! Сюда! Играть с нами!..
Эвальду было уже одиннадцать лет. У него были такие толстые красные щеки, точно он постоянно дул в трубу. Он вечно кричал и командовал, потому что его отец был капитан полиции. Эвальд хотел быть старшим над всеми.
— Живо сюда! Играть! — скомандовал он маленькому Генриху.
Вольфи заворчал и чуточку оскалил зубы: ему это не понравилось. Но Генрих был маленький робкий мальчик. Он подошел к Эвальду.
— Сегодня мне хотелось бы играть полицейского или штурмовика, — сказал он тихонько.
— У тебя же нет формы! — гордо ответил Эвальд.
— У отца нет денег на форму.
— Вот видишь! Как же ты хочешь быть полицейским? Сейчас же иди к безработным. Марш!
Когда Вольфи услышал это, он выбежал на улицу. Он не любил этих игр. Но Генрих был еще глуп и послушен. Он стал в очередь безработных. Там уже стояли все дети, у которых не было форменных костюмов.
Но за воротами стояли настоящие пимфы в кепках, в желтых рубашках с черными галстуками и кожаными поясами. Все они были вооружены палками. Это были дети богачей, настоящих фашистов.
Игра уже началась.
Девочки, бывшие во дворе, и совсем маленькие ребятишки стояли кругом и смотрели. Они были очень взволнованы.
Герберт Вагнер с оттопыренными ушами заорал:
— Молчать!
Это было совсем зря, потому что все стояли совершенно тихо.
— Молчать! — заорал Герберт и начал всем раздавать по клочку газетной бумаги. — Тебе одна марка и двадцать пфеннигов… Тебе одна марка. Больше не получишь.
— У меня четверо детей, — сказал Петер Кар. (Он был сын портного-латочника, жившего во дворе.) — У меня двенадцать внуков, — продолжал он, — и тридцать правнуков.
Безработные засмеялись, но Герберт опять заорал:
— А мне какое дело! Иди на трудовую повинность! Улицы чистить! — И он толкнул Петера Кара в грудь.
— Что же мне, задаром работать? — рассердился Петер.
Герберт его толкнул не «понарошку», а взаправду. И все перестали смеяться.
— Вы бунтовать?! — раскричался Герберт. — Молчать! А то полицию позову… Следующий!
— Эй, Лотар! — вдруг закричал Эвальд, обращаясь к мальчику, проходившему по двору с книжками подмышкой.
Это был сын врача из третьего этажа. Ему было уже двенадцать лет, но он был меньше и слабее Эвальда. Он был тоже без формы. Мальчик продолжал итти, словно не его звали.
— Лотар! Стой! — закричал Эвальд командирским тоном, и щеки его стали еще толще и краснее.
Лотар остановился у входа на лестницу и медленно обернулся. Он внимательно, как бы в раздумье, поглядел в лицо Эвальду и провел рукой по лбу. Эта привычка была у него от отца; его отец всегда так делал перед тем, как что-нибудь сказать: точно ему нужно было всмотреться в каждого и понять, что у того болит. Так и Лотар молча, задумчиво посмотрел Эвальду в глаза, легонько потер себе лоб и затем спокойно спросил:
— Что тебе?
— Идем играть! — скомандовал Эвальд.
— К сожалению, сегодня никак не могу: у меня сильно болят зубы.
И Лотар спокойно поднялся по лестнице, ни разу не обернувшись даже.
— Постой же ты! — злобно проворчал Эвальд, теребя свой пояс. — Я тебя выучу играть! — И он побежал обратно, потому что перед окном подвала началось волнение.
Безработные подняли крик. Они это делали очень хорошо, совсем как настоящие взрослые безработные.
— Не нужно нам ваших нищенских грошей! — выкрикивал курчавый Ганс Аккерман. — Давайте мне работу и хороший заработок! Сто марок давайте!
— Молчать! К порядку! — орал Герберт. — Германии нужны деньги на пушки!
— Из пушек жаркого не сделаешь! — кричал Фриц Лампе.
Полицейские и штурмовики высунули головы из-за ворот. Но их время еще не пришло.
Герберт вскочил на ящик:
— Молчать! Вы — коммунисты, красные заговорщики!
— Пушками не наешься! Мы хотим колбасы и шоколаду! — кричали теперь все безработные разом и грозили кулаками.
Генрих стоял совсем позади, тише всех. Но и он попробовал крикнуть:
— Работу и хороший заработок!
Его слабого голоса совсем не было слышно. И все-таки он почувствовал, как вся кровь ударила ему в лицо и сердце крепко забилось: он вспомнил отца, который всегда сидел за печкой грустный-грустный. «Работы… работы!»
— Алло! Алло! Господин капитан полиции?.. Говорит Герберт Вагнер. Прошу вас прибыть сейчас же. Тут демонстрация безработных, опасные бунтовщики — коммунисты. Пришлите, пожалуйста, броневики и пулеметы!.. Алло! Алло! Казарма штурмовиков?.. Говорит Герберт Вагнер. Скорей высылайте отряд штурмовиков с большими резиновыми дубинками. Тут собрались заговорщики, красные, коммунисты! Хайль Гитлер!..
