Генрих IV - [40]

Со своей стороны король не был слеп. Маркиза не могла уже разыгрывать невинность перед ним. К несчастью, несмотря на ее неблагодарность, коварство и неверность, она день ото дня становилась для него все более притягательной.

Пытаясь бороться против нее, он разыгрывает влюбленность в мадам де Сурди (позже графиня д'Эстанж), мадемуазель де Бепль, вышедшую позже замуж за мсье де Шовалона, известную под именем графини де Морэ, возобновил отношения с мадемуазель де Гиз, тщетно пытался вызвать любовь герцогини де Монпансье и герцогини де Невер.

Это заставило задуматься мадам де Верней. Она поняла, что капризная судьба, а также характер и темперамент короля предоставляют возможность какой-нибудь сопернице отнять его. В голове ее зародилась мечта о странном заговоре, но сколь он ни был странен, он имел под собой почву. Он состоял в том, чтобы, опираясь на обещание жениться, полученное от короля, объявить недействительным брак с Марией Медичи, заставить признать себя как законную жену, а ее детей как законных наследников короны.

Было ли это так безумно, как кажется с первого взгляда? Нет, если вспомнить письмо, отправленное Генрихом IV в Рим в тот самый день, когда оформлялся его брак во Флоренции.

Граф д'Овернь, сын Карла IX и Мари Туше, а значит брат маркизы де Верней, и король Испании Филипп III считали такой оборот событий возможным и присоединились к заговору. Граф д'Антраг, отец маркизы, старый дворянин семидесяти трех лет, и два англичанина, которых звали Фортан и Морган, увеличили число заговорщиков.

Скажем несколько слов о графе д'Оверне, позже называвшемся мсье д'Ангулем.

«Если бы мсье д'Ангулем мог усмирить душу шулера, данную ему Богом, — говорит Таллеман де Рео, — он мог бы стать одним из самых великих людей своего века. Он был ладно скроен, храбр, сообразителен, имел опыт, умел воевать. Но он всю свою жизнь мошенничал, чтобы тратить, а не стяжать».

«Мошенничать», это старое вежливое слово поставлено здесь, чтобы не сказать «воровать».

К тому же у него была мастерская для изготовления фальшивых денег. Не то чтобы он пользовался ей сам, для этого он был слишком большой сеньор, он просто закрывал глаза на то, что там происходило.

— Сколько вы зарабатываете фальшивками? — спросил его однажды Генрих IV.

— Честное слово, не могу вам в точности ответить, сир, — сказал он, — правда, я сдаю комнатку Мерлену в моем замке Гробуа и получаю за нее четыре тысячи экю.

Как видим, сдавал он довольно выгодно. К несчастью, предприятие длилось всего год или два. Генрих IV отдал приказ арестовать Мерлена, но граф д'Овернь был предупрежден и предоставил ему возможность скрыться.

Однажды он спросил мсье де Шевреза:

— Какое жалованье вы даете вашим секретарям?

— Сто экю.

— Это немного, — сказал он, — я моим даю двести… Правда, я им не плачу.

Когда эти люди требовали у него свое жалованье, он пожимал плечами.

— Вы сами, — говорил он, — можете прекрасно его себе выплатить. Четыре дороги проходят через мой дом. Вы на прекрасном месте, пользуйтесь этим.

Кардинал Ришелье, отдавая под его командование армию, сказал:

— Король дает вам эту армию, мсье, и надеется, что вы удержитесь от…

Последовал выразительный жест, изображавший загребущую руку. Другой бы возмутился, но он, улыбнувшись и пожав плечами, ответил:

— Каждый делает что может, на благо его величества, мсье.

В семьдесят лет, весь согнутый, изуродованный подагрой, он женился на двадцатилетней девушке, очень приятной, с отличной фигурой. Звали ее мадемуазель де Наргон. Она пережила его на шестьдесят пять лет. В результате при дворе Людовика XIV в 1715 году, на закате его царствования, присутствовала герцогиня д'Ангулем, невестка Карла IX.

«Так, — говорит Бурсо в своих мемуарах, — с первых дней мира, когда люди жили так долго, не видали невестки, подобной мадам д'Ангулем. Она была в полном здравии через сто двадцать лет после смерти своего тестя».

Вернемся к заговору маркизы де Верней. Он был раскрыт. Граф д'Антраг был препровожден в тюрьму Консьержери, граф д'Овернь — в Бастилию, а для мадам де Верней в качестве тюрьмы был назначен ее дом. В этот момент ждали громкого судебного процесса, вроде дела Бирона, но эта перспектива нисколько не пугала маркизу.

— Смерть, — говорила она тогда, — совсем меня не страшит. Напротив, я хочу ее. Если король заставит меня умереть, скажут по крайней мере, что он убил первую жену, чтобы без зазрения совести жить со второй. Я была королевой раньше итальянки, а от короля мне нужно только три вещи: прощение для моего отца, веревка для моего брата и справедливость для меня.

Граф д'Овернь, как настоящий шалопай, как только он был взят, сразу во всем сознался. Он был арестован в Эгеперсе. Нерестан, арестовывая его, потребовал шпагу.

— Плевать, — сказал он, отдавая ее, — небольшая потеря. Она мне служила только при охоте на кабана.

Когда он ехал в Париж, где его должны были судить, у него был вид человека, отправлявшегося на бал. Правда, тогда он был еще молод, от силы тридцать лет. На протяжении всего пути он забавлял всех рассказами о своих удачах и приключениях, самых озорных в его жизни. Ночью после ареста он спал прекрасно, и когда его разбудили, воскликнул: