Генри Торо и его Уолден - [7]

Таким образом, речь у Торо идет преимущественно об освобождении промышленного пpoгpecca от "корыстных" целей, о том, чтобы обратить его на благо людей, и здесь ход его мысли соприкасается с ходом мысли идеологов утопического социализма. Эпиграмматическое замечание Торо: "Человеку вовсе не обязательно добывать свой хлеб в поте лица - разве только он потеет легче, чем я" - имеет не только одно лишь значение призыва довольствоваться малым. Он ратует за создание таких условий, при которых человек не был бы обременен непосильным трудом, в ущерб развитию своего духовного мира. Двойственность в отношении Торо к современной цивилизации характерным образом выражена в противоречии между его похвалой торговле в "Уолдене" ("торговле присуща... уверенность... бодрость, предприимчивость и неутомимость") и дневниковой записью, где говорится: "Торговля налагает проклятие на все, к чему прикасается: хотя бы вы торговали посланиями с неба". В первом случае торговля выступает у Торо как всемирный обмен продуктов, великое достижение общественного разделения труда, во втором как средство присвоения частновладельческой прибыли, характерное явление эксплуататорской цивилизации. В своем моральном аспекте утопия Торо обращена против предрассудков, условностей и лицемерия буржуазно-бюрократического общества, против всесилия его канонов в умах людей. Она сохраняет и здесь характерные индивидуалистические черты, однако - в этих пределах - требует от индивидуума решительного разрыва с ложной системой духовных ценностей. "... Пусть приходят к нам люди и уходят,говорит Торо в "Уолдене", - пусть звонит колокол и плачут дети, - мы проведем этот день по-своему. Зачем покоряться и плыть по течению?.. Отвернитесь и велите привязать себя к мачте, как Одиссей. Если засвистит паровоз, пусть себе свистит, пока не охрипнет... Если зазвонит колокол, зачем спешить на его зов? Прислушаемся сперва, что это за музыка, да и музыка ли вообще... Покрепче утвердимся на ногах. Под грязным слоем мнений, предрассудков и традиций, заблуждений и иллюзий, под всеми наносами, покрывающими землю в Париже и Лондоне, Нью-Йорке, Бостоне и Конкорде, под церковью и государством, под поэзией, философией и религией постараемся нащупать твердый грунт... Будь то жизнь или смерть - мы жаждем истины. Если мы умираем, пусть нам будет слышен наш предсмертный хрип, пусть мы ощутим смертный холод, а если живем, давайте займемся делом".

Уже говорилось, что было бы неверно сводить идейный мир Торо к полемическим парадоксам "Уолдена". Внимательный анализ его практической деятельности показывает, что и его взгляды на жизнь не укладываются в рамки индивидуалистической утопии, которую он построил в "Уолдене", имеют более широкую базу и более крупное общественное значение.

Торо неоднократно подчеркивал, что, критикуя господствующий порядок, он не имеет в виду защиту какой-либо общественной реформы, но только отстаивает личное самосовершенствование индивидуума. Известно и то, что, подобно Эмерсону, он относился критически к коллективным социально-преобразовательным опытам в духе Брук-Фарм. Правда, он мотивировал свою точку зрения главным образом соображениями практической целесообразности. "То, что истинно для одного, несомненно, остается еще более истинным для тысячи... - говорит Торо в "Уолдене". - Но... тот, кто едет один, может выехать хоть сегодня, а кто берет с собой спутника, должен ждать пока тот будет готов, и они еще очень нескоро пустятся в путь".

Долгое время он в самом деле чуждается общественных начинаний и отказывается от участия в каких бы то ни было организациях.

Первое выступление Торо, связанное с борьбой против рабовладельчества, относится ко времени его уолденского уединения. В знак протеста против войны с Мексикой, которая велась американским правительством в интересах плантаторов Юга, Торо демонстративно отказался платить подушный налог и был заключен в тюрьму. Он пробыл в тюрьме только сутки - кто-то внес за него недоимку, и Торо освободили. Очень известный, если и не вполне достоверный рассказ гласит, что Эмерсон, прогуливаясь, увидел своего друга в городской тюрьме за решеткой. "Генри, почему вы здесь?" - спросил он в изумлении. "Уолдо, почему вы не здесь?"- ответил ему Торо.

В самом деле, в статье "О гражданском неповиновении" (On Civil Disobedience, 1849), написанной после этого эпизода с неуплатой налога, он говорит, что "в государстве, где несправедливо заключают в тюрьму, подлинное место для справедливого человека - в тюрьме".

Торо развивает здесь общую рационалистическую критику государственности в духе соответствующих мотивов "Рассуждения о политической справедливости" Уильяма Годвина. Как и у Годвина, эта критика имеет у него анархо-индивидуалистическую тенденцию.

Торо готов признать, что оснований для открытого возмущения в Америке в данный момент больше, чем в канун войны американцев за независимость. Он заявляет о своем решительном несогласии с политикой американского правительства и объявляет всякую связь с ним "позорной". Мотивируя отказ уплатить налог, он разъясняет: "У меня нет охоты - даже если бы это и представлялось возможным - следить за своим долларом, пока на него купят человека или купят ружье, чтобы убить человека".