Геносказка - [18]

Постоянно нависшая опасность сжимала череп, точно обручи — разбухшую с годами пивную бочку. Гензель шел, стараясь ступать бесшумно, обходя любые подозрительные места, хоть чем-то выделяющиеся среди умирающих деревьев, и постоянно держал руку на рукояти ножа. Но голод, как оказалось, был еще худшим врагом. Сперва он лишь шуршал, как крыса в подполе, но с каждой минутой делался все сильнее и наглее. Он подтачивал решимость, вытягивал силы, копался во внутренностях колючими жадными лапами.

Ужасно хотелось есть. Гензель боялся признаться самому себе в этом желании, как будто оно могло обрести над ним власть, стоило лишь признать его существование. «Не хочу я есть, — думал он, ощущая, как ворчит желудок. — Недавно только ел, куда еще! Прав был отец, бездонное брюхо какое-то! А ну молчок там, в подвале!..»

Тюбик с пищевой смесью он хотел приберечь на завтрашний день. Но понял, что Гретель он понадобится гораздо раньше. Иначе она просто не сможет идти. Молча достал из кармана, протянул ей.

— Пополам! — запротестовала она.

Пришлось делить тюбик ножом надвое. Обычно пищевая смесь казалась Гензелю сухой, безвкусной и пахнущей чем-то затхлым, но сейчас она таяла во рту, впитываясь, казалось, в слизистую и совершенно не доходя до желудка. Он высосал свою половинку тюбика насухо и с огорчением заметил, что не стал сытее даже на самую малость. Только раздразнил аппетит, и без того клокочущий внутри.

Будь они сейчас дома, в Шлараффенланде, Мачеха уже давно накормила бы их. Еда из ее рук была скудной, однообразной и редко вкусной. Как рачительная хозяйка, Мачеха полагала, что назначение еды — поддерживать жизненные силы, и только. Но сейчас Гензель был бы рад обычной белковой похлебке не меньше, чем блюдам, что подают в графском дворце на серебряных подносах. Если бы, конечно, в эту минуту сама Мачеха не пировала бы ими, непутевыми детьми… Гензель представил, как слуги Мачехи, исполнительные и грозные анэнцефалы, тащат их с Гретель в подземелье, где уже жадно скрежещут разделочные ножи, — и случилось чудо, голод как будто немного отступил.

— Сейчас бы каши… — вздохнула Гретель. Свою порцию она прикончила еще быстрее и теперь пыталась слизать с пластика едва видимые остатки.

— Каши! — насмешливо фыркнул Гензель. — Может, еще бесконечный горшочек, как в истории?

— Бесконечный? — спросила Гретель, широко открыв свои большие глаза, и Гензель с опозданием вспомнил, что история про бесконечный горшочек — не для маленьких девочек. И уж точно не для девочек, которые читают в десять лет «Классические генетические модели» Менделя.

Гензель ожидал, что Гретель по своему обыкновению сморщит нос. Но она неожиданно попросила:

— Расскажи.

Она никогда не капризничала, ничего не требовала, да и просила редко. А уж чтобы просила рассказать историю… Гензель подумал, что нынешнее приключение в лесу изменило не только его.

— Жила-была в Шлараффенланде одна девочка, — неохотно заговорил он, внимательно поглядывая по сторонам, чтобы не пропустить очередной опасности. — Было ей десять лет, как тебе сейчас. И тоже очень любила набить живот… поесть то есть. Все, что ей Мачеха давала, съедала враз! И все равно жаловалась, что ее не кормят вдосталь…

— И вовсе я не такая обжора! — возразила Гретель, поджав губы. Сказано это было с такой детской обидой, что Гензель едва не засмеялся. Вот тебе и «Классические генетические модели», вот тебе и Мендель…

— Ладно, значит, ты совсем не похожа на эту девочку. Это была совсем другая девочка, ясно? У нее была большая семья — отец, бабка, тетка, пять братишек и пять сестричек. Все работали на фабрике и получали свои порции, и только она одна постоянно ныла, что кормят ее хуже прочих.

Мы совсем не похожи, — решила Гретель, немного успокоившись. Рассказывай дальше, братец.

Буду, если ты не станешь меня перебивать! — Гензель попытался повторить выражение отца, которого он сам отрывал от рассказа, но едва ли у него это хорошо вышло. Махнув рукой, он стал рассказывать дальше: — Однажды Мачеха наказала ей сходить по одному поручению в соседний город. Пошла она по дороге мощеной и встретила на окраине старуху. Старуха была страшной, зубы до пояса, косы нечесаные до земли, глаз один, а зубов вообще нет. «Здравствуй, девочка, — прошамкала старуха. — Ты еще не знаешь, что свет Человечества сегодня озарил твою дорогу, ибо я — геноведьма и могу выполнить любое…»

— Это выдумки все, — не по-детски решительно сказала Гретель. — Неправильная история, нечестная.

— Геноведьмы — это никакие не выдумки! — решительно возразил Гензель. — Я от самого священника слышал в церкви. Это те, кто, не имея прав, занимается генным волшебством, портит людям кровь и внутренности… Вот ты, если свои глупости не бросишь, точно геноведьмой станешь! Потому что квартеронам такая милость не положена, не берут их в цех геномастеров!

Гретель досадливо дернула головой так, что белые волосы, давно не чесанные и грязные, разлетелись в стороны.

— И вовсе я не про это! Геноведьмы не бывают страшными! Они же генами занимаются. И всем, что… внутри. Все живое им послушно. Значит, и свое тело они могут менять как вздумается!