Гений умирает дважды - [47]

Оба парня среагировали мгновенно. Старший вдруг оказался у окна, он стоял, прижавшись к простенку, сжимая в руке поднятый стволом к потолку могучий пистолет-пулемет. Второй в прыжке сшиб Лосницкого на пол и грубо, словно тяжелый тюк, затолкал его под топчан. Потом втиснулся и сам, закрывая Александра своим телом. В руке он тоже сжимал какое-то оружие…

В оконный проем, распушив огненный хвост, влетела и взорвалась еще одна граната. Стоявший у стены, так и не успев сделать ни одного выстрела, уронил пистолет-пулемет и медленно молча сполз на пол — лицо, руки, все тело у него были мелко посечены осколками. Второй, прижавший Лосницкого в угол, громко закричал и вывалился из-под топчана. Он попытался ползти, однако ему подчинялись только руки — ноги бессильно волочились за ним. Александр Вячеславович с ужасом увидел, как за кричащим от боли человеком тянется широкая полоса крови и из развороченного живота вывалились и начинают разматываться кишки.

Выбитая сильным ударом дверь распахнулась и в комнату ворвались несколько человек — Лосницкий из своего укрытия видел только ноги. Несколько раз подряд грохнули выстрелы и ползущий раненый умолк, уткнувшись лицом в затоптанные доски.

— Оба готовы, — сказал кто-то по-немецки.

— А где третий? — спросил другой. — Он — самое главное…

Под топчан заглянуло молодое мужское лицо.

— Вот он, — сказал парень. — Что с ним делать?

— Добить.

— Яволь.

Парень спокойно поднял пистолет, направил его в сторону охваченного ужасом Лосницкого.

— Не надо! — тонко, по-бабьи, заверещал тот по-русски, вытянув вперед, словно пытаясь закрыться от пули, руки. — Пощадите!..

Грохот выстрелов заглушил его визг. Пули снесли Лосницкому полчерепа. Он так и остался лежать, с вытаращенными глазами, глядящими из кровавого месива.

Убийца поднялся, небрежно бросил оружие на пол. Стоявший у двери Джон кивнул ему: мол, все правильно.

— Проверь у этих обоих карманы, — сказал он третьему из ворвавшихся.

Тот по очереди наклонился к убитым, быстро обыскал их. Вытащил у старшего из кармана вдребезги разбитую коробочку электронной записной книжки и расколотую «моторолу». Показал ее Джону.

— Жаль, что все разбилось, — сказал тот без особого, впрочем, сожаления. — Что еще?

— Вот, — обыскивавший извлек бумажник с деньгами, документами и комплектом пластиковых карточек.

— Оставь все это, — небрежно махнул рукой стоявший у двери. — Пусть местная полиция разбирается. Понятно, они быстро вычислят, что это русские, так что нам это будет только на руку. Сейчас на русскую мафию можно свалить что угодно…

— Что мы и делаем, — коротко хохотнул парень, убивший Лосницкого.

— Что мы и делаем, — согласился Джон. — Ладно, поехали отсюда, — сказал он. — А то еще полиция нагрянет — она тут классно работает…

Они вышли из домика, прошли по тщательно расчищенной дорожке. У калитки к ним присоединился еще один человек.

— Все в порядке?

— В полном, — Джон по-американски показал сложенные кольцом пальцы.

Неподалеку их ждал автомобиль. Все четверо быстро расселись по местам, и машина помчалась в сторону снежных вершин.

— Ну, теперь все зависит от того, как сработает Фрэнк, — ни к кому конкретно не обращаясь, задумчиво проговорил "Джон".

Ему никто не ответил. Рядовые боевики, им было все равно, ради чего все это было затеяно — они просто выполнили приказ.

МОСКОВСКАЯ ОБЛАСТЬ, РУЗСКИЙ РАЙОН

— Ну что, братаны, всем все ясно?

Самурай обвел оставшуюся в его распоряжении команду тяжелым взглядом. Боевиков сегодня с собой он отобрал не так много, но зато это были лучшие кадры — как его личные, так и покойного Боксера; за спиной у каждого было уже немало акций со стрельбой и с кровью. Да и подвоха от них ждать не придется — Самурай даже Джонни с Кермачом не взял, несмотря на то, что они каждый в своем деле мастера высшей пробы, да вот только принципы у них какие-то иной раз проявляются, а в деле, на которое сейчас шла «гвардия» Вахи, принципы как раз и не нужны… В наскоро сформированный отряд вообще не вошел никто из тех, кто свято усвоил от Боксера, что против милиции они воевать не должны… Однако даже эти отборные «гвардейцы» сейчас выглядели по-разному: кто-то откровенно предвкушал добрую перестрелку, кто-то — и таких было большинство — явно не считал нужным демонстрировать восторг от перспективы затеять потасовку с милицией.

Однако о том, чтобы взбунтоваться, не могло быть и речи, а потому Самурай не сомневался в том, что каждый выполнит все, что ему поручено.

— Главное, братаны, запомните: после того, что мы сегодня тут натворим, мы все отсюда сегодня же исчезаем, а потому никого и ничего не жалеть. Главное — выполнить задачу… Потом каждый линяет кто куда захочет. Встречаемся, как и договорились, после публикации в газете того самого объявления… Все, вперед!

Боевики, громко хлопая дверцами, расселись по машинам. Один за другим взревели моторы, автомобили сорвались с места и разъехались в разные стороны.

Самурай поначалу тоже хотел усесться в одну из этих машин, но потом передумал. Как ни говори, а он, пусть не полностью, лишь частично, виноват в происшедшем, и потому считал необходимым реабилитироваться в глазах Вахи. По большому счету нужно было сначала хорошенько допросить девчонку, а потом трахать ее. И даже тот факт, что она онемела, что у нее поехала крыша, его не может в полной мере оправдать… Ваха, эта наглая, зажравшаяся черномазая обезьяна, и не вспомнит, что это именно он пригрел Боксера, теша свое самолюбие осознанием того, что ему, спустившемуся с гор из безвестного кишлака нацмену, подчиняется и покоряется призер Олимпийских игр… Вот и допригревался… Эх, Борис, Борис, чего ж тебе не жилось-то? Сиди себе спокойненько, ешь-пей в свое удовольствие, выполняй привычную работу, да получай денежки, причем такие, что большинство твоих собратьев по медалям, с которыми вы когда-то морды друг другу квасили, о них и мечтать не смеют… Чего ты на рожон-то полез? Ради кого или ради чего? Чтобы увезти отсюда этих двух сучек? Так ведь их у тебя было бы… Только свистни!.. Нет, Боря, не понимаю я тебя. Да по большому счету и того, что ты меня пожалел, тоже не понимаю. Коль уж ты задумал побег, да еще с этими бабами, то не мог не понимать, что я просто обязан был тут же сообщить об этом. Потому что не сделай я этого, спросили бы меня, почему я не поднял тревогу.