Гений - [51]

Он любил, когда земляки чем-то заняты: и статистика, и простой здравый смысл говорят о том, что занятые люди преступлений совершают меньше. Поэтому летняя бездельная молодежь его нервировала, он обязательно подъезжал, спрашивал: куда идем, зачем, с какой целью. А если сидят, то: почему сидим, делать, что ли, нечего? Этого ему казалось мало, он беседовал с родителями, родители потом, спохватившись, начинали воспитывать детей – кто словами, кто руками, а кто-то, по старой грежинской традиции, хватался за ближайшую жердь или хотя бы веник.

Привести шпиона к Вяхиреву – доказать свою деятельность и пользу, заслужить одобрение и избавиться хоть на какое-то время от нотаций, вот чего хотел старший Поперечко и захотели все остальные.

Они вели Евгения к милиции, а Ните не терпелось услышать продолжение интересного рассказа про змей и насекомых.

– А эти москиты, у нас они есть? – спросил он.

– Мало. Они больше в тропиках.

– А змеи какие самые ядовитые?

– Есть разные мнения. Кто-то считает – тигровая змея, кто-то – черная мамба.

– У нас не водятся?

– Нет, у нас гадюки.

– Я видел один раз гадюку! Они смертельные?

– Если вовремя оказать помощь, нет.

– А какое животное вообще самое сильное?

– Есть сила абсолютная и относительная. По абсолютной из наземных животных самый сильный – слон. По относительной сильней всех жук-навозник, он может тащить груз в тысячу сто сорок один раз тяжелей себя. Есть мнение, что жук-олень еще сильнее, ученые не пришли к единому выводу. Если бы человек был таким сильным, он мог бы поднять восемьдесят тонн.

– Ничего себе! Нет, но жук-то не животное, он насекомое!

– Все живые существа – животные.

– Разве? А я думал, животные это, ну, те же слоны, лошади там, ну, домашние, дикие, типа, ну, тигры. А остальные, ну, там птицы, – это птицы, насекомые – насекомые.

– Они тоже животные.

– Даже рыбы? – с неожиданным интересом спросила Ульяна.

– Конечно.

– Больше говорить не о чем? – прекратил пустяки старший Поперечко. – Лучше скажи, солдат, сколько тут твоих и какое у вас вооружение?

Он, конечно, не надеялся на правдивый ответ, но неожиданно получил его.

– Нас пока мало, – сказал Евгений. – Народная дружина только формируется, это мое поручение. Вооружения пока нет, но со временем, я думаю, дадут.

– А что лучше, пистолет или ружье? – тут же спросил Нитя.

– Все зависит от цели использования.

– А если два человека, один с пистолетом, другой с ружьем, кто кого раньше убьет?

– Помолчи, Нитя! – приказал старший Поперечко, почуявший возможность заслужить не только одобрение Вяхирева, но и благодарность за ценные сведения. – И где вы базируетесь? Дружина ваша?

– Можем хоть здесь.

– А точнее?

Но тут важную беседу прервали.

Плачущий голос закричал на всю улицу:

– Убийцы! Вы все убийцы!

Это кричала Леся. Она узнала о гибели своего жениха из телевизора. Включила его, чтобы посмотреть любимую передачу «Модный приговор», где обыкновенных женщин наряжают и делают элегантными красавицами. Лесе это было очень близко, ей рано дали понять, что она слишком рослая и не очень привлекательная. «Ростом дылдовата, а рожей бульбовата», – огорченно говаривал ее отец; для молодых современных читателей поясним, что слово дылда означает – «очень высокий человек», а бульба на многих славянских языках и диалектах – картошка. Леся понимала, что отец страдает из-за ее некрасивости. Может, поэтому и ушел из семьи, когда Лесе не было еще десяти лет. Мать пожелала ему на дорожку сдохнуть в ближайшее время и, оставшись одна, злилась на Лесю, на весь божий мир, начала крепко попивать, и то, что она сулила мужу, пало на нее: умерла. Подруги жалели Лесю, но и завидовали ей: она осталась в пятнадцать лет полной хозяйкой сама себе, могла делать что хотела. Правда, хотеть ей было некогда, надо было кормиться, и Леся, не закончив школу, пошла работать на кухню большой столовой, взяла ее туда родственница, сначала просто помогалкой – подать, принести, унести, потом поставили к плите, и выяснилось, что Леся неплохо готовит, при этом отдельно ценно, что не зовет никого в помощь, когда надо передвинуть десятилитровую кастрюлю с борщом или принести из подсобки двухпудовый мешок с крупой.

Она работала сменами, два полных дня на кухне, два дня дома. И в эти свободные дни, вернее, вечера, у Леси царило веселье. Понимая, что от парней она не добьется любви внешностью, Леся поставила на щедрость и не прогадала. Она дарила первый опыт пятнадцати-, шестнадцатилетним юношам, и ей понравилось быть чем-то вроде крестной матери. Она так и говорила, видя выросших, оперившихся под ее крылом и вылетевших оттуда птенцов, прогуливающихся с невестами или уже с молодыми женами: «Вон мой крестник идет!» Зато другие девушки и женщины ее не ревновали – взрослых чужих мужчин она не трогала. Иногда некоторые из ее крестников возвращались – вечное человеческое неосуществимое желание дважды войти в первую воду, повторить открытие уже открытой Америки. Леся знала, что ничего хорошего из этого не получится, и со смехом, с шутками отбивалась. Серьезных отношений никто не предлагал, и Леся привыкла, что она одна, что ей уже двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, впереди еще два-три года, когда можно на что-то надеяться, а потом… Что потом, про это лучше не думать.