Гений - [139]

И как бы Тюрин ни вертел свои мысли, что на самом деле уместилось в считаные секунды, все выходило, что он может сделать доброе дело.

– Что ж, – сказал он. – Надо действительно исходить из возможностей.

Нина обрадовалась, выхватила третий конверт, присоединила к двум и протянула Диме.

– Ровно, можете не считать. Только вы уж сразу вопрос решайте. Во избежание.

Дима уже почти взял конверты, но тут дверь распахнулась и вышла Арина.

И тут же ладонь Димы, выставленная берущей стороной вверх, резко повернулась в отталкивающем жесте, и он громко, возмущенно закричал:

– Женщина, вы с ума сошли? Вы что мне тут предлагаете?

Нина сразу все поняла. Взглянула на Арину, на Диму и с одного взгляда угадала, какие у них отношения, почему лейтенант закричал так испуганно и почему с такой усмешкой смотрит на него эта барышня, одетая в брюки и футболку камуфляжного военного вида, а на ногах у нее ботинки мужского фасона на толстой подошве.

Но понять – еще не все, как поступить – вот вопрос. Сказать, что деньги на двоих, – не прямо, конечно, намеками? Но эта военная девица не только не возьмет, она, пожалуй, еще и Нину арестует. Сделать вид, что в конверте не деньги, а, вроде того, письменная просьба о помиловании или как это называется? Тоже сомнительно, не поверит. Попробовать надавить на ее женскую сущность, зарыдать о любимом муже, которого ждут дома дети? Но, совсем не зная Арины, Нина сразу увидела, что женской сущности в ней маловато или она крепко спит, ожидая своего часа. И час этот, бог даст, придет когда-то, думала Нина об Арине, желая ей мысленно счастья, но, пока это случится, много крови выпьет она у людей.

Жаль, нет рядом Евгения. Как он все-таки умеет поворачивать людей в свою сторону! Может, попробовать? Он, правда, странно это делает, говорит о себе в третьем лице, но зато люди удивляются, поневоле начинают вслушиваться, значит – действует.

Догадаться бы, чем их можно взять…

И Нина решила рискнуть:

– Нина глядела на этих молодых людей, – сказала она, – и завидовала им. Видно было, что они неравнодушны друг к другу, хотя и скрывают это. Она вспомнила свою юность, когда теперешний муж Аркадий был ее женихом, он глядел на нее, как на самую большую свою мечту, никого не замечал, кроме нее. А потом стал мужем, и привык, и опять стал замечать других женщин. Но она все ему прощала за то, что любит его. И он ведь даже не знает, что она хочет от него второго ребенка, а это обязательно будет.

Арина сошла с крыльца, приблизилась, внимательно глядя на Нину.

А та продолжала:

– И эти молодые люди подумали, что, если они отпустят ее мужа, то это будет шаг к их сближению, потому что доброе совместное дело объединяет. И они сказали: хорошо, пусть идет и больше так не делает. А Нина сказала: спасибо!

И Нина с этим словом склонила голову в почтительном, но гордом поклоне, заранее благодаря за справедливость.

Дима был тронут. Вон женщина из-за мужа расстроилась, даже заговаривается. Но ее можно понять. Зря он затеял игру с деньгами, не было бы их, можно было бы договориться с Ариной, а сейчас вряд ли.

Арина некоторое время молчала, глядя в упор на Нину проницательным взглядом, потом спросила:

– Все – или еще что скажем?

– Все.

– Ось вони, російські жінки! – с иронией сказала Арина Тюрину, усмехаясь и приглашая его тоже усмехнуться, и Дима усмехнулся, ненавидя себя за это. – Муж гуляет, изменяет ей, а она за ним бегает, взятки сует! Никакого чувства собственного достоинства!

Нина не смогла этого стерпеть. Так у нее и с Аркадием бывает: умом понимает, что надо промолчать, не разжигать огня ссоры, он сам осознает свою глупость, а душа не выдерживает и просится наружу. И если бы Арина тронула только ее, это бы еще ничего, но та обобщила нехорошими словами всех российских женщин, чувство долга требовало вступиться за них. Нет, пожалуй, Нина вынесла бы и это оскорбление, если б видела шанс освободить Аркадия, но что-то в глазах Арины говорило ей – шансов нет, не отдаст ей мужа эта военизированная одинокая девушка. И Нина ответила, не сдерживаясь:

– Чья б корова мычала, а твоя бы молчала! Он гуляет, да вернется, а к тебе и возвращаться некому – и никто никогда не захочет! И еще будет мне тут что-то выговаривать! Вчила ложка ополоник борщ черпати![53] Да в такой вечер сам бог велел друг другом заниматься, а парень, вон, от тебя курить бегает то и дело, все вокруг засорил! – Нина показала на окурки, усыпавшие вытоптанный пятачок земли около вагончика, которые, конечно, набросал здесь не один Тюрин, но ей было не до логики.

Арина высокомерно улыбалась, словно не замечая поносных слов русской простолюдинки (такой она ей казалась, ведь Арина не знала о высшем университетском образовании Нины).

– Все, женщина, кончаем истерику и покажем документы. Придется ее задержать, – сказала она Диме.

Гадюка ты, подумал Тюрин. И ведь правда, бегаю от тебя каждые десять минут, искурился уже до тошноты. А вслух сказал:

– Думаешь?

– Даже думать нечего. Пойдемте!

Арина протянула руку, намереваясь взять Нину за локоть и отвести в вагончик. Но Нина отпрянула, выставила вперед скрюченные пальцы с довольно длинными, заметим, ногтями, потому что Нина заботилась об их красоте, и негромко пригласила: