- Как тебе новая игрушка, Мо? Нравится?
- Вполне, – молодой мужчина застегивает свежую рубашку. – В части виброгашения вообще идеально. Но к обзору кабины еще не приноровился. Поэтому кран пока плохо слушается.
Ответом ему дружный хохот товарищей по раздевалке.
- Мо, что-то не было сегодня заметно, что кран тебя не слушается.
Мо усмехается, натягивая куртку. Он разительно отличается внешностью от своих коллег. Порт, любой порт – место многонациональное, самых разных можно людей тут увидеть. И этот прибалтийский порт не исключение. Но все же даже в порту среди коллег Волшебник Мо выделяется. Высокий, стройный, гибкий словно пантера. Темные волосы и глаза, не выцветающая даже под вечно хмурым балтийским небом смуглая кожа. И яркая белозубая улыбка. Неудивительно, что вторым его прозвищем стало Красавчик Мо. А он вовсе не против. И “Волшебник”, и “Красавчик” льстили самолюбию. Немного по-детски, а все равно приятно.
- Мо, ты в город?
- Да. Подбросить кого-то?
Желающих не находится, и Мо, пожав руки и попрощавшись с товарищами, покидает здание, а потом и территорию порта. Сегодня он отправляется в Город. Потому что все мало-мальски симпатичные и свободные девушки в их небольшом городке, обслуживающем порт, уже давно знают, что собой представляет Красавчик Мо. И вообще, мамы им строго-настрого запрещают. Он улыбается, поворачивая ключ в замке зажигания. Ну и пусть запрещают. Хорошо, что рядом есть большой Город, там найдутся красивые светловолосые девушки, которым мамы не запрещают гулять с Красавчиком Мо. Потому что они еще не знают, кто он такой. Сегодня – только гулять, а потом... потом они никуда не денутся.
Мы пришли сегодня в порт, мы пришли сегодня в порт, мы пришли сегодня в порт...
До. Михаил.
Телефон зазвонил. Такой красный телефон, еще с диском для набора номера. Страшенный раритет по нынешним временам, когда сотовый – нечто само собой разумеющееся. Но здесь антенн сотовой связи не было, а вот протянутые еще в советские годы провода наличествовали. Именно поэтому раритет был не просто памятником ушедшей эпохи, но и вполне себе рабочим памятником.
- Слушаю.
- Михаил Ильдарович, приветствую.
- Здоровеньки булы, Михаил Петрович.
Глава района довольно крякнул.
- Что ж тебе отвечать-то положено, тезка? Салям алейкум?
- Ну, хотя бы и так. Алейкум салям. Что-то случилось?
- Как там у вас, Михаил Ильдарович? К паводку готовы?
- А почему вы мне с этим вопросом звоните? – Михаил снял очки, потер переносицу. – Я ведь, в конце концов, всего лишь директор школы, по совместительству учитель физики, химии и физкультуры. А на этой неделе еще и учитель истории. Позвонили бы Наталье Петровне, она же председатель сельсовета.
- Да что Наталья Петровна... – вздыхает глава района. Михаил отчетливо представляет, как тот промокает платком вечно потеющую лысину и фыркает себе в усы, – Какой спрос с ба... с женщины. А ты вот хорошо ситуацию знаешь по паводку, бывалый.
- Думаю, большой воды не будет в этом году.
- Думаешь?
- Думаю.
- Хорошо бы... – басит Михаил Петрович. – Но если что...
- Если что – то мы готовы.
- Вот и добре, – с облегчением вздыхает глава. – Ну, бывай, Михаил Ильдарович.
А спустя полчаса Михаил стоит на берегу и смотрит на скованную льдом реку. “Лезвие” – такое имя дали ей на своем языке исконные жители этих земель. Он долго не мог понять, почему, пока не побывал в верховьях. И потом, позже, прочел в библиотеке, как писал о реке тот, кто точно смог передать ее характер.
Я не мог оторвать взгляда от реки. Зею тут не узнать — стала недоступная, чужая. С глухим рокотом рвётся она из-за скалы, бросается всей массой голубой воды на оскаленные перекаты. Сквозь радужную пыль видно, как бьются тугие струи о груди непокорных валунов, как кипит, бушует вода и, высоко вздымаясь, снова падает на них. И так, неудержимыми скачками, Зея проносится мимо обрыва, прыгает влево, за утёс. И оттуда, будто из преисподней, доносится непокорный, угрожающий рёв одичавшего потока...*
Здесь же, в районе их села, у реки совсем не тот характер. Она спокойно, неторопливо несет свои воды к Амуру, благосклонно позволяя людям взгромождать на свой синий текучий хребет катера, баржи и прочий плавучий транспорт. И лишь по весне река вспоминает, что за имя ей дали те, кто почитал ее. И вскипает, разя по берегам направо и налево всех, кто имел неосторожность поселиться в опасной близости от лезвия. И несутся в бурной мутной воде разворошенные стога сена, амбары, а то и вовсе целые дома. Остро лезвие, остро и опасно.
- Михаил Ильдарович! – в его размышления вторгаются детские голоса. Михаил поспешно достает из кармана очки. У него прекрасное, стопроцентное зрение, а очки с простыми стеклами он стал носить два года назад, когда его назначили директором школы. Для солидности. Потому что для директора школы Михаил был непозволительно молод тогда – двадцать девять лет. Да и сейчас, в свои тридцать один, он недостаточно солиден для этой должности. Но его, так сказать, обличили высоким доверием.
- Вы почему не на репетиции? – старательно хмурит брови на окруживших его ребятишек.
