Генеральская звезда - [81]

— Он не говорил тебе, как ему удалось стать генералом, как он получил назначение в Вашингтон?

— Нет. Да я и не спрашивала. Я знаю, что он старался использовать связи со старыми однокашниками. Ты поэтому и упомянул Холли Хэллорена? Это он добился звания для Чарли?

— Не знаю. Я просто поинтересовался. В Вашингтоне что-нибудь изменилось?

— Сначала да. Я перестала пить и вообще... Я уже говорила тебе, что мне хотелось, очень хотелось верить, что теперь все будет по-другому.

— И действительно было по-другому?

— Видишь ли... Вашингтон — это не армейский гарнизон. Как я говорила, у нас был домик в Джорджтауне. Чарли по утрам отправлялся в Пентагон, как всякий муж ходит на службу. Я завела много знакомых и не оставалась без дела. Это были занятия совсем другого рода, чем в армейских лагерях, — концерты, спектакли, званые обеды, где разговоры не ограничиваются гарнизонными сплетнями. Если мы и не были идеальной супружеской парой, каких изображают в иллюстрированных журналах, то было достаточно занятий, отвлекавших нас от ненужных мыслей. Пожалуй, единственным военным, с которым мы встречались, был Холли Хэллорен со своей Сэл. Не понимаю, как это у меня вылетела из головы его фамилия. Как я могла забыть Холли Хэллорена и его Сэл?

— Я видел его только раз, но могу нарисовать его портрет по памяти.

— О боже! Теперь я все вспоминаю. Помню, Чарли приглашал их на каждый обед, который мы давали.

— Я думаю, Холли, с него причитается по меньшей мере пара обедов. Нетрудно догадаться, что без Холли Хэллорена твой муж до сих пор летал бы по всем армейским лагерям страны, как затычка ко всякой бочке, и его не встречали бы сейчас как героя.

— Судьба избирает довольно необычные средства для достижения цели, не правда ли?

— Ты говоришь о Холли или о Чарли?

— Об обоих. Жена героя! Как тебе это нравится, Гарри?

— Довольно-таки неправдоподобная роль. Почти такая же странная, как приписываемая мне роль одного-единственного друга героя.

— Можешь ты мне кое-что объяснить? Конечно, это между нами.

— Пожалуйста.

— То, что Чарли совершил в Корее, немногим отличается от его действий на линии Зигфрида. Он попал в окружение, его перехитрили и нанесли его части сокрушительное поражение. Но в одном случае его выгнали с фронта, а в другом — превратили в величайшего героя после Линдберга. Как же это получается?

— Ты просто не видишь разницы, Маргарет. В Германии он завел две роты в западню, не выполнил приказ и потерял девяносто процентов своих людей. В Корее вся наша армия отступала под натиском противника. Войска отходили, лучше сказать, драпали. Командование старалось отвести как можно больше людей и вооружения на новую линию обороны. Знаешь, Маргарет, вопреки своему желанию, вопреки тому, что я знаю о Чарли, должен признаться: я просто поражен. Знаешь ли ты, Маргарет, что он совершил?

— Я читала об этом в газетах.

— Неважно, почему он так поступил. Важно, что он совершил настоящий подвиг. Когда об этом будут читать в учебниках истории, всем будет наплевать на то, кто такой был Чарли Бронсон и почему он сделал то, что сделал, и сколько психиатров утверждали, что он одержим желанием умереть. Важно то, что он задержал авангард противника в важнейшем уязвимом пункте и тем самым дал возможность отойти целой дивизии. Ты знаешь, это проявление какого-то безумного военного гения.

— Гения?

— Да.

— Брось, Гарри. Я знаю, что ты принадлежишь к клубу поклонников Чарли Бронсона, но это, пожалуй, слишком. Что тут гениального — изобразить из себя сидячую утку и подставить себя под огонь?

— Он не просто подставил себя под огонь, а сделал нечто большее. Знаешь, мне кажется, что при всех твоих разговорах об игре в бридж и скуке армейской жизни ты довольно плохо осведомлена о делах своего мужа.

— Продолжай, Гарри. Рассказывай по порядку.

— Хорошо. Противник прорвался, и вся наша армия, будь она проклята, начала откатываться. Ты имеешь понятие о том, что такое отступление? Рушатся все привычные порядки. Когда снимаются с места, телефонная связь нередко обрывается. Никто не знает, где находятся другие. Каждый старается любой ценой спасти свою шкуру, и ему наплевать на других. Никогда толком не знаешь, где противник и когда он внезапно нанесет удар по флангу или атакует с тыла. Дико и страшно быть в составе отступающей армии.

— Тебе не кажется, Гарри, что ты смотришь на войну с точки зрения бойскаута?

— В глубине души так смотрят все. Это противоречивое чувство. Я ненавижу войну. То есть ненавижу ее разумом, ненавидел все время, пока находился на фронтах второй мировой войны. Я видел, как многих друзей сражала пуля или рвала на куски граната. Я знаю, что это за мерзкая и грязная штука. Я узнал, что такое вши, «окопная стопа», страх и поражение. И все же, признаюсь, война захватывала. Человек, переживший войну, знает, что участвовал в большой игре и ставил большие ставки, ставил на карту свою жизнь.

— Тебе следует заняться вербовкой в армию. У тебя к этому настоящее призвание.

— Вернемся на минутку к Чарли, к тому, что произошло в Корее. Перед ним стояла труднейшая задача: попытаться отвести целую дивизию при отсутствии разведывательных данных, которыми можно было бы руководствоваться, и в условиях паники, порождаемой отступлением. Он пошел на рассчитанный риск. Остановил дивизию и приказал окопаться. Прекратил безумное, беспорядочное, стремительное движение в тыл. Надо было установить, что делается впереди и позади. Он выслал разведывательные дозоры и выяснил обстановку. Было установлено, что противник наступает со всех сторон. Чарли оставил при себе один батальон, а все остальные силы дивизии отправил в тыл. Этот батальон он использовал для оборудования оборонительной позиции, окружил ее глубокими траншеями и организовал круговую оборону. К черту винтовки! Он расставил легкие и тяжелые пулеметы и минометы по всему периметру обороны и оставил одну роту для укомплектования их расчетов. У него возник безумный, нереальный план: как только противник атакует, открыть по нему огонь из всего тяжелого оружия, ввести в действие все имеющиеся средства и создать впечатление, что их тут гораздо больше, что оборонительная позиция укреплена значительно сильнее, чем на самом деле. Чарли боролся за время — единственный фактор, который давал какую-то надежду. Теперь начинается гениальное. Он соединил спусковые устройства всех огневых средств проводами, идущими к одному, центральному пункту управления. Иначе говоря, Маргарет, один человек, сидя в укрытии, мог вести огонь из пулеметов, расположенных по всему периметру обороны. Потом, когда противник действительно предпринял атаку, Чарли выкинул еще одну сумасшедшую штуку: приказал солдатам единственной оставшейся при нем роты по одному отходить в тыл. Это был военный вариант «Прощальной симфонии» Гайдна, когда музыканты по одному уходят из оркестра. Когда вся рота ушла, он взял управление пулеметами на себя. В конце концов на сопке не осталось никого, кроме доброго старого Чарли Бронсона. Он сидел в одиночестве, дергал за провода и вел огонь, пока не кончились боеприпасы. И это подействовало, черт возьми! Атака противника захлебнулась. Когда, перегруппировавшись, он предпринял новую атаку, то ее некому было остановить: на его пути оставалось лишь множество замолкших пулеметов и один раненый бригадный генерал.