Генералиссимус - [5]

«Да, вот с такой бы и на курорт съездить, — мечтательно представил Петр Иванович, — не обязательно с этой. Эта, может быть, и замужем, хотя кольца не видно. Вообще неплохо бы. А то могло бы быть, — Петр Иванович попытался было одернуть себя, но вдруг подумал: — Да что ж там, жизнь идет, простила бы Антоша», — так он при жизни называл покойницу-жену.

Тут Петру Ивановичу пришло в голову, что серьезными обязательствами ему связывать себя никак нельзя, и не из какого-нибудь донжуанства, а потому что, как ему с его странностями сожительствовать в одной комнате с женщиной? Ведь это не каждая стерпит.

Однако вопрос уже возник — Петр Иванович почувствовал его всем нутром: даже в животе стало греть, словно как после выпитой рюмочки. Петр Иванович подумал, не покраснел ли он, поскольку и на щеках почувствовал как бы горение.

Чтобы унять пыл и задуматься, Петр Иванович присел на лавочку, на которой опять-таки сидели три разного, но все моложе Петра Ивановича возраста женщины. И здесь Петр Иванович почувствовал себя в таком окружении хорошо, однако пока не хотел себе в этом окончательно признаваться.

Длинноволосый, русый юноша в мутных очках подошел и присел на единственное на скамейке свободное место между Петром Ивановичем и наиболее привлекательной из дам. Достал книжечку в мягкой белой обложке без названия, а только с маленьким черным рисуночком посредине, открыл ее и положил на колени. Потом снял свои мутные очки, подышал на них и поношенным носовым платком протер. Очки остались мутными, как были, но Петр Иванович исподволь заглянул сквозь свои. Рассказ назывался смутно знакомым Петру Ивановичу словом  «Метаморфоза» — он никак не мог вспомнить, где он слышал или читал его, но, немного причитавшись, очень заинтересовался странным на его взгляд совпадением, то есть не то чтоб совпадением, потому что полного соответствия не было, но там, как и в его личном случае, человек превратился во что-то другое и теперь никак не мог перевернуться со спины на живот. Очень захватило это Петра Ивановича. «Значит, такие вещи бывают», — подумал он. Нет, разумеется, Петр Иванович не был невежественным человеком: читал, конечно, о подобных явлениях в сказках. «Но ведь то сказки, — подумал Петр Иванович, — в сказках все выдумка, потому так и называются — «сказка», а это всерьез. Вот и ножками шевелит, проверяет, и удивляется так же, как я. Не похоже на сказку. Ну, это бывает и другой художественный вымысел, — вспомнил Петр Иванович, — может быть, научная фантастика или что там... Однако интересно, — подумал Петр Иванович, — как же он выпутался, если даже на живот перевернуться не может? Сумел ли подобно мне назад превратиться? И какие там симпозиумы, а если были, то сколько платили?»

— Это что у вас? — осторожно спросил Петр Иванович, указав пальцем на книжку, и молодой человек  с готовностью откликнулся.

— Это Кафка, — ответил он, повернув к Петру Ивановичу простоватое, если б не очки, лицо, и сейчас обнаружилось, что у него кроме очков есть еще и бледная поросль на подбородке. — Кафка, — сказал он, — австрийский писатель.

— И как же там дальше? — спросил Петр Иванович. Ему почему-то показалось, что юноша не в первый раз читает эту книжку. Так и оказалось.

— Сложно рассказать, — затруднился юноша, — тут, в основном, о его переживаниях и о том, как окружающие на это реагируют, как они сначала жалеют его,  потом стесняются, потому что им кажется, что он их как-то компрометирует. Это психологическая история, а в общем абсурд.

«Абсурд, — про себя подумал Петр Иванович. — И верно абсурд. Это со мной тоже абсурд произошел. Ну и ну!»

— А что, назад он не умел превращаться? — спросил Петр Иванович. Он вспомнил, что и сам сначала не был уверен в своих обратных способностях.

— Об этом и речи не было, — сказал юноша. — Вот есть данность и как с ней быть? Автор не отвечает на вопрос. Ну, тут так просто не расскажешь, надо читать.

— А где бы почитать? — спросил Петр Иванович. Естественно, ему хотелось узнать конец этой истории. — В библиотеке можно найти?

— Ну... — задумался юноша. — Нет, пожалуй. Если в районной, то нет. И купить трудно. Разве что в садике на Литейном. Но это искать надо, да и дорого: номинала три-четыре, не меньше.

— Вот как? — огорчился Петр Иванович. — А  у вас нельзя было бы на время? Я бы паспорт в залог оставил, я не подведу. Я вот сейчас немножко подглядел, уж извините, очень эта история меня заинтересовала. Как будто про меня написано.

Петр Иванович испугался, не выболтал ли он свой секрет, но подумал, что студент поймет это как своего рода сравнение. Так и вышло. Студент удивился, что вот такой заурядный старичок, и с виду не скажешь, что интеллектуал, а дошло ведь. До сих пор он среди ровесников Петра Ивановича встречал сплошное непонимание — не приходило ему в голову, что написавший эту книжку Кафка, пожалуй,  еще старше. Так или иначе, юноша обрадовался читательской непредвзятости какого-то пенсионера: вот, мол, настоящая  литература не только для высоколобых, обыкновенный, мол, коммон-ран, а как  его за сердце берет. Юноша  даже растрогался. Юноша был романтик.