Генерал Снесарев на полях войны и мира - [27]

Какое там отдыхать! Массу времени забирают штабные дела. Ещё он редактор и составитель окружного периодического издания «Сведения, касающиеся стран, сопредельных с Туркестанским военным округом». Ещё — ему обучать детишек, преподавать арифметику в Ташкентской подготовительной школе кадетского корпуса. Ещё — участвовать в работе обществ, а их в Ташкенте вместе с кружками подобралась добрая дюжина: Русское Географическое общество — его Ташкентское отделение, Общество востоковедения, Пушкинское, проводившее вечера русских классиков, литературные чтения, а также занимавшееся сбором книг для солдатских библиотек (уезжая в Петербург, Снесарев много книг передал туда), Музыкальное, Медицинское, Педагогическое, Благотворительное, археологический, певческий и иные кружки — никто из разновременно побывавших в Туркестане военных не миновал их: Н.Н. Юденич, Л.Г. Корнилов, В.Ф. Новицкий, К.Г. Маннергейм, М.Т. Пославский, A.M. Григоров, А.А. фон Таубе, Д.Н. Логофет… (Принятый в начале 1901 года в члены Географического общества, Снесарев спустя год прочитывает в обществе три доклада: «Великий Памирский путь в Средние века», «О природе Памира, религии и нравах его обитателей», «О Болоре».)

Страна под названием Болор занимала ум и воображение Снесарева. Когда-то, вплоть до Средних веков, эта страна с забытым названием нередко упоминалась во всякого рода источниках, более всего китайских, о ней рассказывал Марко Поло, в своём описании именуя её вслед за Памиром, но теперь никто с определённостью не мог ни обозначить её былого расположения, ни объяснить её названия. Там жили люди: любили, воевали, надеялись. И что осталось? Снесарев однажды попал в Самарканд на древнее кладбище, где на камнях когда-то проступали скорбные надписи, потерянные на ветрах времени. Скорбное поле камней, истертых, может быть, миллионами прикосновений. Под каждым камнем — прах, былая удачная или неудачная жизнь. Каждая жизнь — своеобразный Болор, то есть страна, то есть вселенная.

И Снесареву хотелось разглядеть следы былой жизни — если не отдельного человека, то хотя бы страны. И потому он посвятил немало времени поискам её, несколько раз в Ташкенте выступал с лекциями о стране Болор, упоминал на страницах своих книг. Уважительно говоря о Гумбольдте и того времени географах-философах, для которых Болор являл из себя почти мистическую загадку, некий ключ «к пониманию орографического строения Азии», он не поспешил разделить преобладающее мнение учёных — своих современников, рассматривавших Болор как миф; он был убеждён, что Болор был и есть некий разделительный пояс меж Восточным и Западным Памиром, рельефно неярко выраженный хребет, на разных склонах которого туземцы живут тысячелетиями и по-разному себя чувствуют; Снесарев если не изучил всесторонне, то прошёл этой древней и странной разделительной полосой и вполне мог почувствовать дыхание места — дыхание истины. О Болоре он подготовил статью для сытинской «Военной энциклопедии», хотя к той поре авторитетный словарь Брокгауза — Ефрона вообще отказывал Болору в каком бы то ни было существовании.

Бывал он и не раз выступал на заседаниях Туркестанского отдела Общества востоковедения, где помощником председателя подвизался Ф.М. Керенский, с которым он познакомился, правда, не коротко; попадался на глаза и его сын Александр, аффективно-подвижный, словно неуравновешенная девица, в скором будущем — одним из самых временных и подиумных, эстрадных временщиков огромной страны.

В начале июля понадобилось произвести рекогносцировочный приграничный летучий дозор, он выпал едва не в сто двадцать вёрст, причём половина из них — по китайской территории. Места пустынные, нелюдимые, казалось бы, ничто и никто не остановит русского офицера с двумя казаками. Но из-за скалы как из-под земли вырос китайский караул: офицер с двумя десятками подданных — киргизских солдат. В Снесарева почти в упор холодно вглядывался тёмный глазок карабина, китаец долго его держал, тщательно прицеливаясь, и за те секунды, которые показались бесконечными, Снесарев успел подумать о военачальнике-философе Сунь-Цзы, о великой Китайской стене, о том, что она не могла при монгольском нашествии спасти китайцев, да и вообще никто никого не может спасти, если на то нет высшего благоволения. Можно ли стать фаталистом за малые секунды? Во всяком случае, если у него позже появлялись фаталистические нотки, исток их здесь — на памирской каменистой земле, когда под прицельно наведённым стволом карабина он вполне почувствовал всеохватную беззащитность человеческой жизни.

2

Какой быть будущей жене? Об этом Снесарев думал и размышлял в письмах к сестре, которая предупреждала его, что, мол, он находится в той поре, когда скоро будут выходить замуж не за него, а за его положение. Да и он в письме к сестре рассказывал, как однажды они с английским полковником Нипуром побывали в доме одного русского холостого генерала, и после ухода англичанин сказал, что в холостяцком доме — как в могиле; и не такая ли участь ждёт его, стареющего офицера, затерянного среди гор и песков? В том письме он рисует участь неженатого, как он её видит: «Холостой человек — всегда вор семейного счастья. Последнее должно принадлежать, в известной мере, каждому, и кто не имеет собственного, поневоле ворует чужое… Это неизбежно. Как бы вы ни были нравственно устойчивы, вас на кражу поведут другие… Холостого человека окружает какая-то неестественная атмосфера: дамы и девицы смотрят как на жениха, старухи — как на зятя, все — как на человека, обязанного их развлекать, увеселять, всюду быть с ними…».