Генерал, рожденный революцией - [80]

— На «фарманах», «нюпорах»...

— То есть на заграничных? А почему не на русских? Разве у нас нет ученых и инженеров, способных создать отечественные аппараты? Ну, ну, не мнитесь, говорите честно!

Евгеньев действительно медлил с ответом, чувствуя, что разговор принимает снова тот оборот, который принял полгода тому назад с другим человеком в поезде. Но уклониться от ответа он не мог, поэтому выдавил из себя:

— Есть, конечно. У нас имеется такой замечательный ученый, как профессор Жуковский, который открыл закон, определяющий величину подъемной силы крыла аэроплана, разработал вихревую теорию винта, определил наивыгоднейшие профили крыльев и лопастей винта. И конструкторы есть: Гаккель, Григорович, Сикорский, которые создали весьма неплохие образцы аппаратов. Но выпускаются эти аппараты в очень небольших количествах...

— Вот видите, опять то же самое... А солдаты видят, что во время боя над нашими позициями висят немецкие аэропланы, наблюдают, где у нас орудия, где скапливается пехота для атаки, и корректируют огонь своих батарей, громят наши войска. Видят и спрашивают: «А где же наши аэропланы, почему их нет или так мало?» А мы им что? «Цыц, не рассуждать, не ваше это собачье дело!» Да-с, поручик, мы давно показали, что своим неумелым, бездарным правлением только навлекаем неисчислимые беды и несчастья на их головы. Как мы должны были поступить по-честному? Или исправить свои ошибки, или отойти в сторону, не так ли? Но тут выясняется, что мы ничего исправлять не намерены и никуда отойти не хотим: «А вы, быдло, хамье, живите, как всегда жили, и никаких разговоров!» Нужно ли удивляться, что они тоже взбеленились и отвечают нам: «Ах так? Тогда мы вас в шею!» И тут-то у нас и начинает обостряться обоняние...

— Хорошо, господин полковник, — Евгеньев судорожно глотнул слюну, — они нас в шею, а дальше как? Кто будет командовать полками, дивизиями, армиями? Кто будет строить аэропланы? Они, солдаты?

— Думаете, не смогут? — насмешливо посмотрел на него Водарский. — Ну конечно же, ведь у нас есть образование, а у них нет! И мы считаем это даром, ниспосланным нам свыше и недоступным им, не желая признать, что мы просто лишили их возможности получить это образование... Но даже в этих условиях наше убеждение, поручик, просто самообман... И живое доказательство этому — наш Карсский полк, где вы сейчас находитесь. Он уже почти месяц как официально расформирован; командование армии и фронта не присылает нам ни приказов, ни распоряжений, снабжаемся мы почти подпольно, только благодаря поддержке новых комитетов остальных частей корпуса; ведь состав нашего полкового комитета и я вкупе с ними отданы под суд, а главное, почти все офицеры ушли из полка. По вашему суждению, так полк должен был давно распасться, разбежаться по домам, не так ли? А полк — вот он, весь здесь, исправно несет караульную службу, проводит строевые и стрелковые занятия, дисциплина отменная, и поддерживают ее ротные и командные комитеты. Более того, полк готов завтра же вступить в бой, если это понадобится, понимаете?

Водарский минуту шагал по комнате, которая, видимо, была ему и кабинетом, и спальней, потом продолжал:

— Образование... Навыки и знания... Я не хочу преуменьшать их значения, но мы забываем, что они в зерна уже имеются у представителей народа, — мы сами об этом позаботились... Да, они имеются у унтер-офицерского состава, который подбирается из опытных и дельных солдат, все время связан с солдатской массой и знает ее думы и чаяния. Что на унтер-офицерах и держится обучение и воспитание солдат во всех армиях мира — знает каждый грамотный офицер. Унтера отлично знают дисциплинарный и караульный уставы, знают материальную часть оружия, тактику наступательного и оборонительного боя для отдельного бойца и мелких подразделений. А это, батенька, в основе своей и есть то, что в более широком объеме знают офицеры и генералы. Поэтому толковый унтер может командовать и взводом, и ротой, и батальоном, а многие талантливые их представители смогут возглавить даже полки и дивизии... Ведь так же было и во время Французской революции, ведь многие маршалы Наполеона вышли именно из этой среды.

Итак, круг замкнулся, подумал Евгеньев. Все те же доводы, все те же примеры — об отставании нашей авиации, о Французской революции... Остается, чтобы этот полковник сказал еще и о моем долге — внести свою лепту в построение новой армии и нового общества. Но ведь тогда об этом говорил убежденный большевик, один из их вождей, а здесь я беседую с одним из полковников русской армии, отнюдь не большевиком. Что же это получается, а? Что же получается?..

А Водарский тем временем продолжал:

— Вот так-с, поручик. Если вы действительно пришли ко мне как к старшему коллеге и товарищу за советом, то вот вам мои сказ: сегодня правда на стороне солдат и каждый честный офицер, если он действительно заботится о благе родины, должен быть с солдатами и помогать им получше исправить то, что было испорчено нами. Тогда они скорее научатся командовать полками и дивизиями, строить аэропланы и управлять государством...