Генерал Мусаев - [6]

Подумав об этом, он взглянул на Суслова. С ним ему тоже придется работать. Среди многих других надо понять и этого человека, в небольших карих глазах которого он только что увидел непонятную горечь. И еще подумал: почему Суслов так невнимательно отнесся к раненой девушке в мажаре? Ведь она протянула ему руку так, будто собиралась преподнести свое сердце.

Суслов сумрачно смотрел вперед. Мусаев мельком наблюдал за ним. В твердом очертании его профиля была какая-то напряженность, будто он все время защищался от нападения или ждал его. Мусаев уже знал, что капитан переведен на штабную работу недавно, до этого он командовал разведывательным батальоном. Окончив в самом начале войны курсы «Выстрел», показал недюжинные способности в понимании и решении тактических задач, за это и был прикомандирован к штабу. Осуществление замыслов командующего во многом может зависеть и от этого капитана, если он умен, инициативен. Конечно, давно минуло то время, когда адъютант должен был скакать под вражеским огнем на добром коне по полю сражения. Сейчас он чаще всего пользуется танком или самолетом. Однако нужно много смелости и честности перед собой и своим командиром, чтобы успешно выполнять поручения. Ведь ни танк, ни самолет не гарантируют от смерти, а умирать адъютанту, как и любому офицеру связи, приходится чаще всего в одиночку.

Вместе с тем Мусаеву с первой же встречи в штабе фронта понравились в Суслове твердость и спокойная уверенность. А эти качества генерал считал главными у офицера, потому что только спокойный человек может правильно решить задачу и только твердый выполнит ее, несмотря ни на какие препятствия. Однако были в капитане и черты, огорчившие Мусаева. А он любил, чтобы понравившиеся ему люди не имели недостатков. Командующего удивила сухость характера Суслова, которая особенно отчетливо проявилась при встрече с девушкой. И почти неожиданно для себя Мусаев спросил:

— Кто эта девушка, которую вы встретили у крепости?

Суслов не удивился вопросу и ответил равнодушно:

— Радистка Казакова из батальона разведки, которым я раньше командовал.

— Хорошая девушка! — сказал Мусаев.

Суслов удивленно взглянул на генерала, но тот уже как будто забыл о девушке, опять углубился в свои думы.

4

Хуторок был маленький, и штаб в нем разместили с трудом. Во всех домах, однако, было электрическое освещение. На письменном столе командующего имелась даже кнопка электрозвонка для вызова подчиненных. В штабе стояла тишина. Его работники еще не знали привычек нового командующего. Может ли он работать при том шуме, который ни на минуту не прекращался в маленьких комнатах, до отказа набитых людьми, телефонами, аппаратурой, пишущими машинками? Телефонисты перешли в сарай, втянули туда толстый кабель, соединявший голоса всех восьми дивизий и двух корпусов армии. Машинистки перебрались в столовую, из открытых окон которой постоянно слышались торопливая дробь и монотонные голоса диктующих. Типография и редакция армейской газеты разместились прямо в саду в двух автобусах. Все это Мусаев заметил, едва вышел из машины. При покойном командующем Мусаеву приходилось бывать в штабе этой армии по заданию Ставки. Он знал, что прежний командующий любил иметь весь штат под руками, чтобы все видеть самому, чтобы люди слышали его голос. Мусаев с некоторым разочарованием подумал о переменах и решил восстановить прежний порядок. Люди лучше работают в привычных условиях. И меньше будет поводов для сравнений: вот тогда-то было лучше, а вот то-то и то-то было совсем не так… Мусаев знал, как трудно заменить в сердцах людей ушедшего и как опасна эта система сравнений: все равно к нему, новому человеку, будут приглядываться. Входя в специально для него подготовленную хату, он сказал Суслову, чтобы все в штабе оставалось по-прежнему.

— Карту фронта мне, — приказал командующий.

Суслов быстро выполнил приказание. Не более чем через минуту карта висела на стене, где были заранее вбиты гвозди. Мусаев подошел к карте, на которую только что были нанесены последние изменения, происшедшие на фронте. Если бы кто-нибудь в эту минуту заглянул в кабинет командующего, он был бы немало удивлен. Мусаев стоял перед картой, заложив руки за спину, покачиваясь с носков на пятки, тихонько посвистывая, прищурив большие серые глаза, будто остановился в задумчивости перед окном, перед зеркалом, перед любым светлым предметом, ничего не видя, думая о чем-то глубоко своем, непонятном постороннему. Да и в самом деле, Мусаев сейчас видел не карту, а всю полосу фронта, как утром видел ее с самолета, не утерпев и пролетев над полем будущих сражений, хотя и знал, что его ждут в штабе.

Он видел Днестр, представлявший собой как бы ось, вокруг которой перемещались громады войск фронта. Армия под командованием Мусаева занимала, в сущности, незначительный участок этого огнедышащего пространства — не больше ста километров изломанной линии. Если сопоставить это со всей двухтысячекилометровой линией боевого соприкосновения с противником, начиная от Баренцева моря и кончая одесскими лиманами, то все усилия войск Мусаева можно было сравнить с ударом пули в тушу слона. Однако пуля может быть нацелена в сердце слона или, скажем, легкие. Допустим, что после первого удара рана окажется несмертельной, но когда-нибудь и она окажет свое воздействие на противника…