Генерал Мусаев - [17]

Юргенев спокойно отодвинул карту, оперся локтями на стол и сказал:

— Я докладывал вам, что дивизия Ивачева истощена, задача прорыва ей не по силам.

Мусаев молча стал закуривать. Ивачев заметил, как потемнели его глаза. Каким-то чутьем он понял, что вызвано это не его неосторожной просьбой, а словами Юргенева. Значит, между командармом и начальником штаба идет спор. Вопрос заключается, в том, кого в этом споре выгоднее поддержать, и тогда, может быть, еще удастся отвести дивизию на отдых.

— Почему вы не форсировали Днестр с ходу? — вдруг спросил Мусаев полковника.

Ивачев замялся, соображая, как лучше ответить. Сказать, что не было приказа? Но генерал спросит: «А нужен ли был приказ?» — и придется признаться, что приказа ждать не следовало. Сказать, что у противника на западном берегу сильные укрепления? Так ведь и на Днепре у гитлеровцев были такие укрепления. Теперь полковник начал понимать нового командарма… Лучше поэтому промолчать, подождать, что он сам скажет…

Мусаев строго посмотрел на Ивачева, на начальника штаба дивизии, молчаливо затаившегося в углу, и продолжал:

— Когда вы вышли к реке, у противника была полная растерянность. А вы позволили ему надеяться, что теперь-то вот и начнется та самая позиционная война, какая и вам, кажется, нравится. Между тем вам, опытному командиру, следовало бы знать, что немецкое командование уже полгода о том только и мечтает, чтобы на каком-нибудь рубеже задержаться! А вы вместо того чтобы столкнуть противника, не дать ему возможности закрепиться, осели на берегу, ждете подкреплений, готовитесь отойти на переформирование.

Юргенев взглянул на побагровевший шрам Ивачева, ставший почти синим, и поспешил на помощь командиру дивизии:

— Дивизия Ивачева действительно слаба, товарищ командующий. Полковнику известно, что Ауфштейн перебросил с той стороны Днестра к Липовцу резервные части. Разве в этих условиях мог Ивачев форсировать реку, не обезопасив свои тылы?..

Юргенев сказал то самое, о чем думал полковник. Однако Ивачеву почему-то показалось, что Юргенев думает совсем о другом, высказываясь в его защиту. Да и не страшится полковник окружения. И ударить по противнику он мог, если бы не знал заранее, что штаб армии при прежнем командующем ставил задачу — сначала выбросить части Ауфштейна из Липовца, очистить весь берег реки, чтобы развязать руки дивизии Скворцова и танковому корпусу Городанова. Пожалуй, и в самом деле вчера легче было форсировать реку, чем сегодня, и тем более завтра или послезавтра…

— Вы знаете, на сколько километров захвачен берег? — спросил Мусаев.

— Согласно утренней сводке, на восемьдесят три…

— А сколько плацдармов на том берегу?

— По сообщению штаба фронта, четыре, товарищ командующий.

— Вот-вот! Четыре! А если бы мы начали форсировать реку на фронте в восемьдесят три километра, что стали бы делать немцы?.. Вы что же думаете, они не устали? Им отдых не нужен? Да им он нужен гораздо больше, нежели нам: ведь им приходится убегать с завоеванной земли, а мы эту землю освобождаем!

— Понятно, — угрюмо ответил Ивачев, боясь взглянуть в глаза командарму.

— А если понятно, значит, форсирование следует начать сегодня ночью, ближе к рассвету. И меньше всего думать об окружении, пусть противник боится окружения. К ночи сюда придет пополнение, я придаю вам три батальона. На том берегу, если удастся, старайтесь продвинуться до городка Горынь…

— Но Липовец остается в нашем тылу, — резко напомнил Юргенев.

— Вот и отлично. А еще лучше будет, если Скворцов перестанет нажимать на этот городишко. Может быть, тогда фельдмаршал Ауфштейн передвинет туда свой штаб. Он такой, всегда держит своих штабистов под страхом пулеметного обстрела…

— Ваш план надо еще согласовать с командующим фронтом и Ставкой, — снова напомнил начальник штаба.

— Сначала зацепимся за тот берег, а потом согласуем, — равнодушно произнес Мусаев и поднялся.

Начальник штаба дивизии как-то уж очень подобострастно, как показалось Ивачеву, бросился провожать командарма. Полковник с горечью подумал, что его первый помощник, с которым он вместе воюет второй год, как видно, тоже склонен к более решительным действиям и не одобряет всех тех уловок, к каким по привычке прибег комдив, зная, как трудно выпросить что-нибудь у начальства. А Мусаев взвалил на их плечи такую тяжесть, что под ней и свалиться недолго…

Командующий уже сел в свой вездеход, но вдруг обратился к Ивачеву:

— А эту девушку… Как ее зовут?..

— Казакова! — подсказал начальник штаба.

— Да, Казакову Галину представьте к награждению. Если бы не она, не видеть бы мне больше офицера связи и не быть бы ему моим адъютантом.

Машины тронулись, скатились на снег, пошли быстрее.

Полковник все еще стоял на бугре, провожая их взглядом.

Начальник штаба дивизии сказал:

— Боевой генерал!

Полковник хотел ответить резкостью, но лишь недовольно проворчал:

— А крепко, видно, этот Ауфштейн въелся в печенки нашему командарму.

— Почему? — растерянно спросил начальник штаба.

— А ты что, газеты не читал, которые немцы разбрасывали?

— Ну, это чепуха! — усмехнулся начштаба. И деловито добавил: — Поедемте-ка, товарищ полковник, решать задачку, которую поставил генерал-лейтенант. Мне думается, теперь она окажется посложнее, чем была вчера.