Генерал медицинской службы - [9]

Теперь сомнений не было: туляремия! Вся клиническая симптоматика подтверждает это.

Какая мозаика! Различные формы заболевания — легочная, бубонная, ангиозно-бубонная, кишечная. Но летальных исходов пока не было, а ведь на чумных эпидемиях клиническая картина усилена в сотни раз: лица у заболевших пылают, язык словно начищен мелом, больные бредят, их речь заплетается. Туляремия в общих чертах напоминает чуму с той лишь разницей, что протекает значительно легче. Недаром туляремию называют двоюродной сестрой чумы. Нацистские бактериологи полагают, несомненно, что туляремия вполне пригодна для диверсий, поскольку она терроризирует своим сходством с чумой и, что важнее всего, обладает значительно меньшей, нежели чума, степенью обратного действия. Бактерии туляремии могут обеспечить колоссальный военный эффект, будучи при этом средством относительно безопасным для стороны нападающей, ибо заболевание не относится к инфекциям контагиозным.

Обычно кого настигает болезнь? Тех, кто употреблял зараженную грызунами воду либо пищу. Это — кишечная форма. Болезнь косит тех, к кому прикоснулись больные мыши. Это — бубонная форма. Наконец, вдыхая пыль от подстилочной соломы, насыщенной микробами туляремии, люди заболевают легочной формой.

«Что же остается предположить? — Эта мысль беспокоила Вершинина. — Неужели фашисты воспользовались нашествием мышей и искусственно вызвали эпидемию? Нет, не может того быть! Пока не может. Сейчас враг из последних сил рвется к Волге, на карту поставлено многое, быть может, исход всей войны. Вот если бы гитлеровские войска отступали, тогда другое дело: искусственно вызвав эпидемию, они, возможно, попытались бы задержать наших бойцов в эпидемическом котле. В теперешней ситуации туляремия вполне может перекинуться к немцам, если им удастся потеснить части Донского фронта и вступить на территорию эпидемического очага. Эту опасность противник, несомненно, учитывает. Нет, не от фашистских докторов зависела вспышка туляремии!» — решил он и облегченно вздохнул.

Когда врачи вышли наконец на свежий воздух, Вершинин обратился к окружавшим его:

— Видите, товарищи, какая мозаика? Самые разные клинические формы заболевания — легочная, бубонная, ангиозно-бубонная, кишечная! Думаю, что это дает основание предположить туляремию. Эпизоотия среди мышей-полевок крайне велика. Чума проявила бы себя страшнее. Следует к тому же учесть то, что до войны в этих местах постоянно проводились широкие дератизационные[6] мероприятия. Очаг, наверное, тлел, однако вспышек туляремии не было… Есть вопросы?

Вопросов не было.

— Тогда, — продолжал профессор, — приступим к раннему диагностическому методу исследования. Наше оружие — шприц. Очаг эпизоотии известен. Мы будем вводить всем, кто находится в районе эпизоотии, эмульсию убитых палочек туляремии, иначе говоря, сделаем туляриновую пробу. Спустя сутки на месте укола должно появиться покраснение и припухлость. Такая реакция — верный признак миновавшей или продолжающейся болезни. Если реакция окажется положительной, то ни о какой чуме в данном случае говорить не придется. Не так ли, товарищи? — профессор взглянул на Лаврова, потом на других врачей. — Ведь если честно признаться, еще не все окончательно освободились от мысли, что, может быть, это чума…

— Аллергическая реакция с тулярином подскажет — да или нет, — вставил Лавров.

Вершинин одобрительно посмотрел на ученика:

— Вы правы, Игорь Александрович.

Через сутки, читая реакцию на руке обследуемого, профессор подтвердил:

— Так и есть! Видите — краснота, отек…

— А вот здесь — инфильтрат! — отозвался армейский эпидемиолог, осматривая руку стрелка-радиста…

Пока Лавров исследовал мышей, пытаясь выделить с коллегами чистую культуру микроба туляремии, Вершинин занялся локализацией эпидемической вспышки. Так внутри Донского фронта возник другой, малый фронт, под командованием профессора Вершинина.

Коллеги

Черный «мерседес» остановился у респектабельного особняка на окраине Познани. Человек в коричневой форме вышел из «мерседеса», поднялся на крыльцо и бросил дежурному эсэсовцу:

— Скажите фрау, что обед, возможно, несколько задержится. Я жду гостя.

— Слушаюсь, господин рейхсарцтефюрер[7]!

Пройдя в кабинет, рейхсарцтефюрер Блюменталь опустился в глубокое кожаное кресло, машинально взглянул на портрет Гитлера, на эмблему огромного орла, державшего в лапах свастику, и закурил.

Ситуация на Восточном фронте складывалась очень тревожная. Поражение под Москвой заставило Гитлера пойти на крайние меры. Не случайно он отдал приказ рейхсмаршалу Герингу — начать секретную подготовку к бактериологической войне… И вот рейхсарцтефюрер Блюменталь — заместитель Геринга по вопросам бактериологической войны… И приятно, и…. страшновато! Впрочем, мозг ученого хорошо натренирован, недаром профессора Блюменталя считают выдающимся специалистом в области медицинской микробиологии.

Здесь, близ Познани, уже началось переоборудование помещений бывшего польского научно-исследовательского бактериологического института. Здесь же сооружался испытательный полигон. Поскольку опыты предполагалось ставить на людях, спешно возводилось здание экспериментальной клиники. На полигоне будут рваться снаряды: мины, бомбы, гранаты, начиненные болезнетворными микробами, а в экспериментальной клинике будут изучаться миксты — раненые и зараженные…