Генерал Кононов. Том II - [20]

Только на такой путь, я, как старший казачий Атаман, могу благословить вас. Я уверен, что ваш молодой казачий вождь — ваш «Батько» — Иван Никитич Кононов — поведет вас именно по этому справедливому пути. Вот с какой целью я указываю вам путь», — подчеркивая последние слова, сказал Донской Атаман.

После ответной речи Кононова старым казачьим вождям, все подняли тост за братство и единство народов России в борьбе за свою свободу. После ряда тостов, после того как разговор стал веселым и шумным, Кононов подал знак нам, сидящим в стороне и с нетерпением ожидавшим этого знака. Наш знаменитый полковой музыкант Костя, баянист — баянист-виртуоз, вскинув чубом, рванул свой баян, а мы с гиком и свистом пустились в пляс. Прыгая один через другого, через головы и кувыркаясь мы шли вприсядку и щупаком направо и налево, работая обнаженными казачьими клинками. Искры летели при рубке от скрещивания клинков и над головами и под ногами мелькали их острые лезвия. Стараясь перещеголять друг друга в удали и лихости, мы не жалели сил и с азартом наперебой под свист и гик неслись в бешеной казачьей пляске.

Старые генералы с восторженной радостью смотрели на нас и на их лицах светилось неописуемое, но очень понятное нам молодым казакам чувство. Под аплодисменты и приветственные выкрики, запыхавшись, мы отошли в сторону. Ген. Шкуро, наполнив стаканы стал подносить их нам, обнимая и целуя каждого из нас. Когда же заиграли лезгинку и я стал делать первое движение выхода, ген. Шкуро, не выдержав, подоткнул полы черкески и плавно, мелко перебивая ногами пошел мне навстречу. Когда темп участился он все еще пробовал делать какие-то резкие движения, но вскоре, запыхавшись, под общий веселый смех и гик обессиленный упал на руки казакам, подхватившим его налету.

«Загнали бисовы диты Батько Шкуро!» — говорил он, жалуясь на быстрый темп музыкантов.

Помнится, Донской Атаман, потрепав меня за чуб, спросил:

«Ты что, сынок, кавказских кровей?»

Я ему ответил, что совсем нет, что по рассказам моего отца, наши предки были греки поселившиеся на Дону.

«А мои — татары, а вот у генерала Шкуро, предки были украинцы, но, слава Богу, что мы все казаки!» — весело сказал Донской Атаман и опять ласково потрепав меня за чуб, отошел и сел к столу.

Веселье затянулось допоздна. Уже было темно, когда я пришел к себе во взвод и, несмотря на усталость, с восторгом стал рассказывать моим казакам о замечательных «стариках»-умницах. «Молодец генерал Шкуро, не зря его Батько так любит!» — с восторгом говорили казаки.

Два дня гостили старые генералы в 5-м Донском полку. Много было переговорено, во многом было достигнуто общее понимание.

Уезжая все трое клялись быть верными делу Освободительной борьбы. Обещали через генерала Краснова нажимать на немцев, требовать развертывания 1-й Казачьей дивизии и удаления из нее немцев.

Прощаясь, долго сжимали друг друга в объятиях, по старинному казачьему обычаю крест-на-крест целовались и крепко пожимали руки.

Донской Атаман, прощаясь с Кононовым еще раз сказал, что он хорошо понял его и глубоко уверен, что Кононов сумеет вывести казачество на правильный путь, что сам он — Донской Атаман — используя все свои возможности будет ему в этом всеми силами содействовать. Кононов, за это короткое время поняв благородные честные души старых казачьих Атаманов, крепко их полюбив, с искренним порывом ответил Донскому Атаману:

«Господин генерал, я всеми силами украшал, украшаю и буду украшать казачью славу. Клянусь вам, я отдам все свои силы и, если нужно и жизнь, и выведу казачество на путь указанный вами!» — подчеркнул последнее Кононов.

Донской Атаман, крайне растроганный ответом Кононова, снял с себя генеральские погоны и протянул их Кононову.

«Вот тебе, дорогой Иван Никитич, мои погоны. Им много лет, получил их, когда был еще на родной казачьей земле, возьми на память. Будешь генералом, а ты будешь, одень их и веди казачество к свободе и славе!» — торжественно сказал старый Атаман, вручая свои погоны Кононову. Расцеловавшись с Кононовым, он круто повернувшись, пошел к ожидавшей их машине.

Молодые кононовские офицеры подхватили его на руки и понесли к машине. Генерал Шкуро никак не мог расстаться и, целуясь с Кононовым, повторял все время:

«Ваня, сынок… я все сделаю… я все сделаю, у батьки Шкуро крепкое слово!»

Его и ген. Ляхова также подхватили на руки и отнесли в машину.

Удалявшейся машине с казачьими генералами долго махали шапками…

«Славные, славные старики, умницы!» — восхищенно повторял Кононов.

«Наши они, наши они люди, ведь казаки они! Неправда ли, Иван Григорьевич, родной мой, скажи-ка?» — обратился к командиру 2-го дивизиона, есаулу Борисову, Кононов.

Пожилой, типичный донской казак, Борисов был правой рукой Кононова с первых дней начатой борьбы. Еще в Красной Армии в молодые годы, будучи комвзводами, Кононов и Борисов служили в одном эскадроне 27-го Быкодоровского кав. полка, 5-й кав. дивизии. Затем они разошлись по разным полкам и дивизиям. Прошло много лет. Борисов майором Красной Армии попал к немцам в плен и умирал с голоду в лагере военнопленных. В 1941 году он увидел вновь Кононова, приехавшего в этот лагерь набирать добровольцев в его 102 каз. полк. Броисов узнал Кононова, а Кононов его нет. Еле держась на ногах, Борисов подошел к Кононову и сказал: