Генерал и его женщина - [12]

- А ты как думал? Водочка с колбаской. Куда идем?

- Тут недалеко, к одной моей знакомой. . .

- Так, так.

- Жора, я тебя сразу хочу предупредить. У меня серьезные намерения. Она мне нужна, понял? Поэтому в случае чего буду бить сразу в морду.

- Намек понял. Только с чего ты взял, будто я... У меня как никак жена.

- Говорю напрямик. Чтобы зря не тратить времени.

- А где же цветы, кавалер? Предупредил бы, я захватил бы из Москвы.

- Не догадался. Как-то не подумал. . .

- Темнота.

- Ладно, потом исправим. Как статья?

- Еле устроил. Даже друзья не берут, собаки. А гонорар - просто слезы. Вон, весь в чемодане. Едва на десять бутылок хватило.

- Да-а-а, - разочарованно протянул Петрунин.

- Я им говорю, ребята, подскажите, что воспеть, или кого, в момент сделаем. Но не за такие же гроши.

- Злодеи, - покачал головой Петрунин, - кстати в десять здесь будет политический митинг. Я только что узнал.

- Надо побывать. Послушаем, о чем народ гутарит. Можно потом статью дернуть.

Они свернули за угол и Петрунин показал на проезд между трехэтажными кирпичными домами:

- Почти пришли. . . Уговор помнишь? Насчет морды.

- Естественно. Разве забудешь. . .

- Ее зовут Юлия Сергеевна. Это сестра Фокина.

- Окей, не волнуйся.

Они вошли в подъезд и поднялись на второй этаж. Петрунин нажал звонок. Дверь открыл Красильников. Свисающий с острых плеч серый свитер подчеркивал худобу.

- Здравствуйте, Иван Иванович. Мы в гости, как обещали, - Петрунин слегка отодвинулся и представил Ликунова.

Красильников пробормотал "Здравствуйте", посторонился и, когда они вошли в небольшой коридор, закрыл дверь.

- Вон там она, - старик показал пальцем в сторону дальней двери, а сам продолжал стоять.

Петрунин постучал, дверь слегка приоткрылась, а через секунду распахнулась совсем. В проеме стояла среднего роста молодая женщина в розовом платье. Стояла и улыбалась. Она была явно рада им. Заулыбался и старик, потом кивнул головой и удалился. Словно растаял в глубине коридора.

- Заходите, - она посторонилась, и, когда Петрунин, пропустив Ликунова вперед, наконец оказался рядом с ней, тихо добавила, глядя ему в глаза, - я очень рада, просто очень.

- Вот только цветов не нашел. . . У Сергея не догадался нарвать, а на станции не было.

- Не страшно. Цветы в другой раз. Вы же по делу, а не просто в гости. Сережа звонил, я так и поняла - по делу. Но мне не верилось, что вы приедете. Какие могут быть дела в нашей глуши.

- Гм, гм, - покашлял Ликунов, незаметно толкнув ногой Петрунина.

- Юленька, познакомься, - похватился Петрунин, - это мой коллега, Георгий Георгиевич, тоже пишет. Мы с ним оппоненты, но тем не менее друзья. Он хороший человек.

- Очень приятно, - она протянула Ликунову руку. - Неужели так бывает: оппоненты и - друзья?

- Как видите, - Ликунов почтительно пожал её руку и покачал головой. Олег - большой конспиратор, ему только про шпионов писать. Скрывал, что нас ждет такая встреча, нахал. И я тоже без цветов. Его хамское поведение будет немедленно доложено писательской общественности и строго осуждено.

- Нет, нет, нет, Олега Ивановича мы в обиду не дадим.

- Понял? - Петрунин шлепнул его по плечу и снова обратился к Юлии:

- Мы оставим у тебя чемоданчик, ладно? И еще: у нас есть колбаса. Если она полежит у тебя в холодильнике, ничего?

- Конечно.

- У нас до обеда деловая встреча, довольно скучная, со Зверевым. А часа в три мы освободимся. . .

- Он вас ждет в час дня, я договорилась. Только, уговор, там не обедайте. Я приготовила обед и буду вас ждать. Иначе рассержусь.

- Торжественнно обещаем, - сказал Петрунин.

- У вас, говорят, сегодня митинг? - поинтересовался Ликунов. - А вы не хотите с нами, Юленька?

- Спасибо, мы с дядей Ваней в магазин. Каждому свое. Мы уже собрались. Чаю хотите? Это быстро.

- Хорошая идея, - согласился Петрунин.

- Олег, надо идти. Мы должны быть там.

- Зачем только я тебя сюда выписал, на свою шею. Сам бы управился. И чай бы попил, - Петрунин погрозил кулаком и шагнул к двери, - до встречи, Юленька.

Площадь, размером с теннисный корт, была битком набита людьми. Народ бушевал.

Петрунин и Ликунов устроились в стороне и приготовили блокноты, чтобы ничего не забыть.

На самодельную трибуну забрался молодой парень в джинсовой куртке. Он говорил громко и почти совершенно без глаголов:

- Тоталитарная система, мать ее! Партия, мать ее! Демократия, мать ее! Партократы, бюрократы, либералы! Долой это дело! Куда эти Сусанины нас завели, японский городовой?

Толпа одобрительно гудела. Ораторы стаскивали друг друга с трибуны, иногда начинали одновременно, получался как бы дуэт. Учтивостью и многословием никто не страдал. Петрунин чувствовал, как и в него проникает какая-то безумная сила, какое-то дикое нетерпение. Он едва успевал записывать. Над головами веял крепкий водочный дух. Все были заведены до предела. Он чувствовал необыкновенный душевный подъем. Он мысленно назвал это психологическим резонансом. Весь народ настроен на одну и ту же волну, в этом всеобщем подъеме каждый - частичка огромной, родственной силы, единого национального духа, в восторге, почти со слезами на глазах думал он, описывая карандашом свои чувства.