Генерал Георгий Шпак - [50]

И все-таки я решил поехать в эту дивизию, разобраться на месте. Вдруг и в самом деле, какие-то перегибы…

Приехал, начинаем разбираться. Нет, никто никого насильно денег давать не заставлял. Не было этого!

Я приказал построить личный состав на плацу, о письме об этом злосчастном ничего, конечно, говорить не стал. Просто поблагодарил ребят и сказал: «Узнал о вашей идее с памятником. Знаю, что все вы дали на него деньги. От имени родителей всех погибших воинов – спасибо».

Но такие ситуации, как с этим подленьким посланием, у нас в ВДВ единичны…

Прощай, оружие!

…Когда военачальнику исполняется 60 лет, он садится за письменный стол достает ручку, лист бумаги и пишет на нем рапорт об отставке. И винить здесь некого, разве только Время. А тому, как известно, все равно, нравится человеку число отпущенных ему и уже прожитых лет или нет. Устав в свою очередь также не любит, когда в его положениях делают исключения. Ну что ж. В запас, так в запас! Конечно, я мог бы попросить Главнокомандующего оставить меня в войсках еще на несколько лет, написать в рапорте «Прошу продлить срок моей службы…», но я не стал этого делать. Может быть, оттого, что с годами стал отчетливо ощущать: всему в жизни положен свой срок и предел. Мне думается, что сорок два года жизни, что отдал я Воздушно-десантным войскам, армии в целом, не были ни для армии, ни для моей страны напрасными и бесполезными. Да и для меня самого то, что дали мне Вооруженные силы, по сути самое ценное и важное, что есть во мне. Армия дала мне настоящее и всестороннее образование, силу, здоровье, жизненный опыт, заставила окрепнуть волей, постоянно чувствовать ответственность, подчас за жизнь сотен тысяч людей. Армейские годы подарили мне любимую мою Рязань, здесь я прожил прекрасные годы сначала молодости, а затем и зрелости. Здесь я встретил и полюбил прелестную девушку Аллу, которая впоследствии стала моей женой, матерью двух моих самых лучших на свете детей, Олега и Лены.

Несколько последних лет, неумолимо приближавших меня к моему шестидесятилетию, а значит и к расставанию с армией, конечно же, я очень серьезно размышлял о своем дальнейшем жизненном пути. И в какой-то момент отчетливо понял, что я должен делать. Продолжать то, чем занимался я на протяжении всей моей жизни. То, что умею, причем, как следует. Служить! Честно и добросовестно, ответственно и профессионально, просто служить людям! На протяжении всей моей службы я не был в стороне от общественной жизни. Дважды мне пришлось участвовать в выборах: я был избран депутатом Псковского областного Совета народных депутатов в 1987 году, в 1990 году стал народным депутатом Верховного Совета Карельской АССР 12-го созыва. В 2003 году принял участие в выборах в Государственную Думу, стал депутатом 4-го созыва Государственной Думы Российской Федерации. Не стану вдаваться здесь в критические комментарии того, что там происходит. Скажу лишь, что последние десятилетия я занимался предметной, конкретной организационной и хозяйственной деятельностью. Так что просто заседать в Думе, зная, что и как нужно исправить и сделать как надо в родной мне области, для меня слишком большая роскошь. Поэтому я принял решение принять участие в выборах губернатора Рязанской области. Рязанской области не нужны революции. Здесь нужно просто нормально работать по закону и область поднимется. А то, что я вижу сейчас – плохо! Правда, ведь плохо…

…Вот уже который год в конце марта я встречаю самый горестный день своей жизни. Время не лечит, оно приглушает боль. Но вместо остроты и неосознанности свершившегося ужаса вырастает ничем не заменяющееся ощущение полноты потерянного человека. Тем более, если это твой ребенок. Когда сын был жив, то я, как и другие отцы, о нем помнил, разумеется, но легко – зная, что он занят повседневными делами и так же, как все живущие, радуется или печалится – в разумных пределах – жизни вообще. Еще достаточно спокойное состояние и отсутствие тревоги вызывали просто его человеческие качества. Сын вырос ответственным, грамотным и достаточно профессиональным военным. А когда его не стало, то спустя какое-то время я почувствовал, как он надежно укрепляется во мне на постоянную думу о нем. Он не доставляет мне болезненных хлопот, не вызывает слез, он просто живет во мне. Как печать на сердце. И ближе к дню его памяти я начинаю скучать по нему. Так скучают по родным, по самым близким, в стремлении увидеть желанное лицо, услышать ни на кого не похожий голос. И я еду к нему. Я всегда почему-то тороплюсь, как будто действительно с ним встречусь. И вот после долгой дороги и непрекращающейся тревоги я наконец-то попадаю на кладбище, подхожу к могиле, где он лежит.

Что же такое жизнь, думаю я спустя какое-то время, усмиряя бьющееся сердце, почему и кто ведет меня к этому месту, и неужели что-то общее с настоящим сыном именно здесь, и может и вправду он позвал меня сюда, чтобы в тиши кладбищенского покоя я сосредоточился на чем-то главном, наверно, все-таки на нем, и поговорил с ним так, как мечтал говорить при его жизни и никогда этого не делал?