Генерал Ермолов - [118]
— Эй! Постой! Не видал ли коня золотистой масти с белой звездой на лбу? Резвый такой, бойкий, умница... Не видал? Экая жалость...
Ближе к вечеру его разыскал Фенев. Подъехал верхами, остановился поодаль, снова принялся рассматривать, будто чужого. Фёдор сидел на обрубке поваленного ствола, положив Митрофанию поперёк колен. Пучком сохлой травы он очищал лезвие от кровяных пятен, ковырял почерневшем ногтем в желобке клинка, вздыхал устало.
— Слыхал ли, где твой Соколик? — осторожно спросил его Фенев, не сходя с седла.
— Не слыхал... — безучастно ответил Фёдор. — Нешто тоже убит?
— Не-а! — Фенев наконец решился спешиться. — Его сиятельство, Валериан Георгиевич, прислал вестового. Велено тебе прибыть в крепость, к генеральской землянке. Ну это, если ты жив, конечно. Но ведь ты жив, а?
Фенев, звеня шпорами, подошёл к Фёдору вплотную. Фёдор поморщился.
— Чего кривисси? — обиделся Фенев. — Нынче от каждого из нас не лавандой духмяной пахнет. Что поделать, война!
— Я не о том, Петруха. Уж больно много шума от тебя, много звону...
— Приказываю подняться и следовать за мной, — буркнул Фенев.
Казак через силу, кривясь, словно от невыносимой боли, посмотрел на товарища. Фенев стоял перед ним, держа за острый конец Волчка. Есаул настойчиво протягивал товарищу его потерянное оружие до тех пор, пока рукоять Волчка не упёрлась Фёдору в грудь.
— Глянь-ка: одна пропажа отыскалась. Обрадуйся же! — из чернющих глаз Фенева потоками солёной, окаянной влаги изливалась жалость.
— Как благодарить прикажешь, есаул? — Фёдор сжал пальцами рукоять Волчка.
— Благодарить не надо. Ты только смерти более не ищи. Видел я, как ты бился... Страшно было смотреть. Думал: не увижу более тебя живым.
Так и пошли они бок о бок по кровавому полю. Фёдор вложил Волчка в ножны, а Митрофанию нёс обнажённой. Левою рукой держался за стремя есаулова коня, словно боялся упасть.
— Вот чую я — нет тебе покоя, Туроверов, — ворчал есаул, склоняясь с седла. — И солдат ты хороший, и герой, и семья у тебя крепкая, и красотой Господь не обделил. Не понять мне, о чём ты страдаешь.
— А о том страдаю я, Петруха, — отвечал Фёдор, — что Супрунов снова меня опередил. Не я, а он поднял чеченский табор на воздух. И теперь ему, а не мне очередного «Георгия» на грудь повесят...
Так они и вошли в Грозную крепость бок о бок, перепачканные кровью, в иссечённой вражеским оружием одежде, но живые. Один — в седле, другой — и на собственных ногах.
На узких уличках было многолюдно. Обозные возницы распрягали и разводили по стойлам волов и коней, солдаты сгружали с повозок ящики с зарядами и порохом. Из дверей лазарета пахло испражнениями и свежей кровью, слышались крики и стоны раненых.
Повсюду сновали бабы в цветных платках и свитках. Кто с полными вёдрами на коромыслах, кто с кипами стираных бинтов для перевязки раненых. Слышалась многоголосая русская речь: шутки, брань, причитания, горестные всхлипы.
Близился вечер. Они миновали ярко освещённые окна штабной землянки, дома офицеров. Генеральская землянка располагалась на том же месте, рядом — коновязь и площадка для выгула лошадей. Казалось, жилище генерала ещё глубже вросло в землю. Какая-то добрая душа украсила подслеповатые оконца резными наличниками да на крыше прибавилось свежей соломы, а в остальном всё осталось по-прежнему: тесно, кривобоко. У коновязи Фёдор заметил рыжую громаду Ёртена. Конь бандитского вожака, распряжённый, обихоженный и стреноженный мирно поедал овёс из яслей. Фёдор ухмыльнулся:
— Достигла своего, голубка, добилась. Только станет ли счастливой?..
— Ты о чём, парень? — переспросил Фенев, склоняясь с седла.
— Я о том волнуюсь, что княжна, дева неземной красоты и булатного нрава, ни слова на нашем языке не разумеет. Как жить среди нас станет?
— Тебе-то в чём печаль? — зевнул Фенев. — Чай, при его превосходительстве плохо ей не будет...
— Поживи среди чужих — познаешь, в чём печаль, — вяло огрызнулся Фёдор.
Так они вошли в казарменный двор — небольшую площадь, со всех сторон уставленную длинными строениями, сложенными из грубо отёсанного камня. Крыши казарм, крытые тёсом, вымощенный булыжником плац, будка часового, оружейные склады — всё было новым, чистым, свежебелёным и недавно выкрашенным. В дальнем конце площади, в самом углу, как положено, располагалась баня. Из её невысокой трубы струился ароматный кизяковый дымок. В центре площади под навесом коновязи, возле яслей стояли кони и лежали казацкие седла и сбруя. Пахло конским навозом, свежеиспечённым хлебом и домашним теплом.
В самом начале ночи, едва освободившись из железных объятий кольчуги, смыв с лица и рук вражью кровь, Фёдор провалился в тяжёлый сон без сновидений. Проснулся с рассветом. Нетерпимо ныл ушиб на груди — след от удара палицы чеченского латника.
Фёдор, пошатываясь спросонья, вышел на крылечко казармы. Из тени коновязи, как кладбищенский призрак, возник татарчонок Мурза. Подошёл бочком, заговорил робко на ломаном русском языке:
— Твой коня нашёл Ярмул. Дал хлеба, лечил доктор. Сердитого Гишаню приставил плеваться и ухаживать....
Трудно сказать, как сложилась бы судьба простого московского паренька Кости Липатова, ведь с законом он, мягко говоря, не дружил… Но фашистские полчища настырно рвались к советской столице, и неожиданно для себя Константин стал бойцом восемьдесят пятого отдельного десантного батальона РККА. Впереди у него были изнуряющие кровопролитные схватки за Ростов-на-Дону, гибель боевых товарищей, а еще – новые друзья и враги, о существовании которых сержант Липатов и не подозревал.
Длинен путь героев-богатырей. Берёт он начало в землях русских, тянется через степи половецкие до Тмутаракани, а затем по морю пролегает – до самого Царьграда, где живёт Елена Прекрасная. Много трудностей придётся преодолеть по дороге к ней. И ещё не известно, кому из богатырей она достанется. Это ведь не сказка, а почти быль, поэтому возможно всякое – подвергается испытанию не только сила богатырская, но и прочность давней дружбы, прочность клятв и вера в людей. Даже вера в Бога подвергнется испытанию – уж слишком точны предсказания волхвов, христианского Бога отвергающих, а сам Бог молчит и только шлёт всё новые беды на головы героев-богатырей.
Тимофей Ильин – лётчик, коммунист, орденоносец, герой испанской и Финской кампаний, любимец женщин. Он верит только в собственную отвагу, ничего не боится и не заморачивается воспоминаниями о прошлом. Судьба хранила Ильина до тех пор, пока однажды поздней осенью 1941 года он не сел за штурвал трофейного истребителя со свастикой на крыльях и не совершил вынужденную посадку под Вязьмой на территории, захваченной немцами. Казалось, там, в замерзающих лесах ржевско-вяземского выступа, капитан Ильин прошёл все круги ада: был заключённым страшного лагеря военнопленных, совершил побег, вмерзал в болотный лёд, чудом спасся и оказался в госпитале, где усталый доктор ампутировал ему обе ноги.
Огромное войско под предводительством великого князя Литовского вторгается в Московскую землю. «Мор, глад, чума, война!» – гудит набат. Волею судеб воины и родичи, Пересвет и Ослябя оказываются во враждующих армиях.Дмитрий Донской и Сергий Радонежский, хитроумный Ольгерд и темник Мамай – герои романа, описывающего яркий по накалу страстей и напряженности духовной жизни период русской истории.
2015 год. Война в Сирии разгорается с новой силой. Волны ракетных ударов накрывают многострадальный Алеппо. В городе царит хаос. Шурали Хан — красивейший и образованнейший человек в своем роду — является членом группировки Джабхат ан-Нусра. Шурали завербован в 2003 году на одной из американских военных баз в Ираке. По разоренной Сирии кочуют десятки тысяч беженцев. Шурали принимает решение присоединиться к ним. Среди руин Алеппо Шурали находит контуженного ребёнка. Мальчик прекрасен лицом и называет себя Ияри Зерабаббель.
Беллетризованная повесть о завоевании и освоении Западной Сибири в XVI–XVII вв. Начинается основанием города Тобольска и заканчивается деятельностью Семена Ремизова.
Полифонический роман — вариация на тему Евангелий.Жизнь Иисуса глазами и голосами людей, окружавших Его, и словами Его собственного запретного дневника.На обложке: картина Matei Apostolescu «Exit 13».
Перед нами не просто художественная интерпретация знаменитого «Хождения за три моря» Афанасия Никитина (1468—1474), но и увлекательное авторское «расследование»: был ли на самом деле Никитин «простым купцом», имея при себе дорожную грамоту от царя Ивана III и заезжая во все «горячие точки» пятивековой давности...
Это первая часть дилогии о восстании казаков под предводительством Степана Разина. Используя документальные материалы, автор воссоздает картину действий казачьих атаманов Лазарьки и Романа Тимофеевых, Ивана Балаки и других исторических персонажей, рассказывая о начальном победном этапе народного бунта.
Приключения атаманши отдельной партизанской бригады Добровольческой армии ВСЮР Анны Белоглазовой по прозвищу «Белая бестия». По мотивам воспоминаний офицеров-добровольцев.При создании обложки использованы темы Андрея Ромасюкова и образ Белой Валькирии — баронессы Софьи Николаевны де Боде, погибшей в бою 13 марта 1918 года.
Леонид Рахманов — прозаик, драматург и киносценарист. Широкую известность и признание получила его пьеса «Беспокойная старость», а также киносценарий «Депутат Балтики». Здесь собраны вещи, написанные как в начале творческого пути, так и в зрелые годы. Книга раскрывает широту и разнообразие творческих интересов писателя.