Генерал Ермолов - [101]
— Бредит, несчастный! — капитан Михаил Петрович сокрушённо вздохнул.
— Это дело поправимо. — Мадатов вскочил с места, забегал по комнате. — Вот прибудем в Грозную — сразу в часовню тебя препроводят: тихая молитва, исповедь, причастие помогут тебе, казак.
— Ой, плохо дело, — Переверзев покачал головой. — Смотрите, ваше сиятельство, его трясёт, как в лихорадке!
— Это опийный дурман из него выходит. — Аслан-хан горько усмехнулся. — А тебе, генерал, скажу так: и я, и род мой намерен мстить убийцам Гасана-аги до конца. Мы пойдём с тобой к Грозной, и враг познает всю силу нашей злобы, острот наших пик. Пусть испытают натиск наших атак!
Владетель Кураха шаткой походкой вышел за порог. Сыновья его и свита, грохоча железом доспехов, последовали за ним. Всех поглотила безлунная ночь.
Войско приготовилось к новому походу. Ждали лишь прибытия фельдъегеря с указаниями от командующего.
Превозмогая апатию, Фёдор по мере сил помогал интендантской службе. Пригодились освоенные в юные годы навыки кузнеца. Он помогал перековывать лошадей, чинил сбрую, точил оружие.
Каждый день перед закатом он выводил Соколика на выпас. Смотрел, как солнце раскрашивает багрянцем снеговую шапку Казбека, вдыхал насыщенный ароматами трав воздух, слушал живые звуки земли. Звал её, отчаянно звал, теряя надёжу, погружаясь в отчаяние. И наконец она пришла. В первый раз ему показалось, что в густых зарослях шиповника мелькнул чёрный бок кабанчика. Охотничий инстинкт заставил Фёдора схватиться за ружьё. Он долго и тщетно всматривался в густую листву, испещрённую оранжевыми искрами плодов и нежными розовыми соцветиями.
— Хитрый, зверюга... — пробормотал казак.
Соколик стоял спокойно. Он лишь шевельнул острыми ушами, заслышав голос хозяина.
На следующий день погода испортилась. Солнечный диск едва просвечивал сквозь густую пелену тумана. Моросил противный предосенний дождичек. Фёдор изнемогая от тоски, бродил между камней с ружьём наготове, надеясь подстрелить зазевавшуюся куропатку. Со стороны Кетриси доносилось лошадиное ржание, стук топоров, гортанные выкрики, брань — обычные звуки, производимые готовящимся к выступлению войском. В тот день при нём было две лошади: Соколик и буйная Чиагаран, застоявшаяся и раздобревшая от гостеприимства Абдул-Вахаба. В тот день Фёдор оседлал её, чтоб не отвыкала от тяжести всадника, не забывала о подчинении. Соколик вольно носился без седла, полоща по ветру золотой гривой. Кобыла рвалась пуститься вскачь. Фёдор твёрдой рукой сдерживал её, говорил ласково:
— Куда мчаться надумала, пройдоха? Погоди! Не сегодня так завтра в путь-дорогу пустимся. Мигом опадут твои крутые бока, устанут быстрые ножки. Погоди, не рвися, успеешь...
Чиагаран то и дело сбивалась с рыси в галоп, словно манило её родное стойло иль почуяла она злого хищника, вставшего на свежий след. Фёдор слышал лишь яростный стук копыт да вой ветра в ушах. Папаха давно слетела с его головы. Кобыла неслась в гору туда, где между камней в зарослях колючего шиповника он вчера пытался выследить кабанчика. Внезапно Фёдор понял, что наслаждается бегом бешеной кобылы, что впервые за много дней тягучая тоска оставила его, выпала из седла. Сброшенная бешеной Чиагаран, ударилась оземь, осталась проклятая умирать среди камней. Фёдор захлёбывался влажным ветром, глаза застила влага. Охотничий азарт снова овладел им. Словно не выгуливал он застоявшуюся кобылу, а мчался во главе оравы таких же отважных охотников, вооружённый одной лишь рогатиной. Скакал по следам свирепой волчьей стаи. Вон они, вон мелькают меж камней серые хвосты. Вон горят кроваво внимательные глаза серых охотников. Неизбывная боль вырвалась из его тела вместе с бешеным воплем. Он орал и ревел. Так ревёт на вершине неприступной скалы рогатый тур, одержавший последнюю победу над непримиримым соперником. Так бушует громогласно бурный поток, пробивший себе дорогу через толщу скалы. Откуда-то сзади и слева он услышал ответное ржание верного Соколика. Внезапно наперерез Чиагаран из-за огромного лысого валуна выскочил Ушан. Выскочил и понёсся что есть мочи параллельным курсом, лишь немного опережая скачущую кобылицу. Перед глазами казака замелькали бурые пятна на его спине. И подумалось Фёдору тогда, что страшные события последних дней были лишь сонным наваждением. Что не вносил он бездыханное тело Мажита в семейный склеп владетелей Кетриси, что не видел он казни Йовты, что не лежала Аймани, скорчившись в клетке на зловонной соломе.
— Стой, Пляска! — хохоча кричал он кобыле. — Стой! Остановись!
Он подобрал поводья, крепче сжимал бока Чиагаран коленями. Чиагаран захрипела, высоко вскидывая голову. Ударила по каменистой почве передними копытами, закрутилась волчком.
— Стой, бешеная, хватит, довольно, — ласково приговаривал Фёдор, оглаживая её шею.
Ушан смотрел на них, повиливая обрубком хвоста. Фёдор спрыгнул с седла. Он ждал, он был уверен, что Аймани сию минуту выйдет к нему. Ещё миг — и он заключит её в объятия, вдохнёт полной грудью можжевеловый аромат.
— Ну что, трус? Что язык меж зубов вывесил? Где твоя хозяйка?
Трудно сказать, как сложилась бы судьба простого московского паренька Кости Липатова, ведь с законом он, мягко говоря, не дружил… Но фашистские полчища настырно рвались к советской столице, и неожиданно для себя Константин стал бойцом восемьдесят пятого отдельного десантного батальона РККА. Впереди у него были изнуряющие кровопролитные схватки за Ростов-на-Дону, гибель боевых товарищей, а еще – новые друзья и враги, о существовании которых сержант Липатов и не подозревал.
Длинен путь героев-богатырей. Берёт он начало в землях русских, тянется через степи половецкие до Тмутаракани, а затем по морю пролегает – до самого Царьграда, где живёт Елена Прекрасная. Много трудностей придётся преодолеть по дороге к ней. И ещё не известно, кому из богатырей она достанется. Это ведь не сказка, а почти быль, поэтому возможно всякое – подвергается испытанию не только сила богатырская, но и прочность давней дружбы, прочность клятв и вера в людей. Даже вера в Бога подвергнется испытанию – уж слишком точны предсказания волхвов, христианского Бога отвергающих, а сам Бог молчит и только шлёт всё новые беды на головы героев-богатырей.
Тимофей Ильин – лётчик, коммунист, орденоносец, герой испанской и Финской кампаний, любимец женщин. Он верит только в собственную отвагу, ничего не боится и не заморачивается воспоминаниями о прошлом. Судьба хранила Ильина до тех пор, пока однажды поздней осенью 1941 года он не сел за штурвал трофейного истребителя со свастикой на крыльях и не совершил вынужденную посадку под Вязьмой на территории, захваченной немцами. Казалось, там, в замерзающих лесах ржевско-вяземского выступа, капитан Ильин прошёл все круги ада: был заключённым страшного лагеря военнопленных, совершил побег, вмерзал в болотный лёд, чудом спасся и оказался в госпитале, где усталый доктор ампутировал ему обе ноги.
Огромное войско под предводительством великого князя Литовского вторгается в Московскую землю. «Мор, глад, чума, война!» – гудит набат. Волею судеб воины и родичи, Пересвет и Ослябя оказываются во враждующих армиях.Дмитрий Донской и Сергий Радонежский, хитроумный Ольгерд и темник Мамай – герои романа, описывающего яркий по накалу страстей и напряженности духовной жизни период русской истории.
2015 год. Война в Сирии разгорается с новой силой. Волны ракетных ударов накрывают многострадальный Алеппо. В городе царит хаос. Шурали Хан — красивейший и образованнейший человек в своем роду — является членом группировки Джабхат ан-Нусра. Шурали завербован в 2003 году на одной из американских военных баз в Ираке. По разоренной Сирии кочуют десятки тысяч беженцев. Шурали принимает решение присоединиться к ним. Среди руин Алеппо Шурали находит контуженного ребёнка. Мальчик прекрасен лицом и называет себя Ияри Зерабаббель.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.