Генерал де Голль - [9]

Поскольку сейчас речь идет о годах юности, когда де Голль определял свой жизненный путь, нельзя пройти мимо одной из сторон творчества Пеги-его страстного преклонения перед армией, воинской честью, военной славой Франции. Облик солдата в произведениях Пеги связан с самыми высокими идеалами и чувствами. Не зря Андрэ Моруа писал, что Пеги «надо читать в темпе марша». Его проза напоминает полковые песни. Война не только не пугала его; он мечтал о ней как о средстве возвеличения Франции.

Но еще более громким барабанным боем отдавались в сознании де Голля произведения другого талантливого писателя националистического направления — Мориса Барреса. В отличие от Пеги, он уже в период «дела Дрейфуса» прочно стоял в строю крайней реакции. Но, подобно первому, он в изощренной литературной форме придавал понятию нации мистический характер и разрабатывал националистическую доктрину воспитания патриотического духа путем бережного сохранения исторических традиций отдельных областей Франции, особенно Лотарингии, откуда Баррес был родом. Националистический дух произведений Барреса приобретал шовинистический характер, когда он отстаивал идею реваншистской войны против наследственного врага — Германии.

Идейное влияние Барреса на де Голля оказалось не менее сильным и в сфере внутренней политики, в которой Баррес, будучи депутатом, активно участвовал. Он беспощадно и справедливо бичевал разлагавшийся парламентский строй Третьей республики, коррупцию, политиканство и цинизм правящей элиты. Но его антипарламентаризм носил реакционный характер, поскольку он мечтал заменить тогдашний строй хотя и не монархией, Но какой-либо формой республиканской «сильной власти», националистической диктатурой.

Позднее один из самых компетентных биографов Де Голля, Жан-Раймон Турну, приводя высказывание Барреса, в котором концентрируется его политическая философия, о том, что «национализм правит вселенной», подчеркнет: «Это очень точно соответствует мыслям генерала».

В дни молодости де Голля кроме Бергсона, Пеги, Барреса и другие духовные кумиры кружили головы буржуазной молодежи. Среди них надо назвать хотя бы Шарля Морраса, шумно и претенциозно рекламировавшего свой «интегральный национализм». Многие взгляды Морраса совпадали с идеалами, уже приобретенными тогда де Голлем. Однако он совсем не разделял, хотя и не без сожаления, убеждения Морраса в жизненной необходимости для интересов Франции восстановления монархии. Де Голль понимал, что этот архаичный роялизм еще больше углубит внутренние конфликты французского общества. К тому же в своей ненависти к демократии Моррас доходил до крайних эксцессов мракобесия, которое компрометировало националистическую идею. В будущем Моррас закономерно окажется официальным философом Петэна, то есть во враждебном де Голлю лагере. Тогда-то генерал и бросит фразу: «Моррас имел столько ума, что стал сумасшедшим». Но как бы там ни было, нельзя не отметить сходства некоторых политических идей де Голля со взглядами Морраса, с его предпочтением политики и волюнтаризма.

Между прочим, позднее, выпустив свою первую книгу «Раздор в стане врага», де Голль пошлет ему экземпляр с дарственной надписью: «Шарлю Моррасу с почтительным уважением — 24 марта 1924 — III. де Голль».

В связи с влиянием Шарля Пеги, Мориса Барреса и других писателей, вдохновлявшихся патриотическими идеалами, говорят, что на военное поприще де Голля звала поэзия, а не военная труба грубого шовинизма. Действительно, де Голль далек от вульгарно-шовинистических, расистских взглядов «Лиги патриотов», возглавлявшейся полупомешанным фанатиком Полем Деруледом, самым крайним из всех поборников реваншистской войны. Нет, его идея нации, родины по-своему возвышенна и поэтична. И он искренне верит в нее, как и в то, что во Франции именно армия больше всего хранит и культивирует столь дорогие его сердцу традиции прошлого. Но все это не только не исключает, но, напротив, подчеркивает социальную обусловленность его позиции, определявшуюся происхождением, средой, воспитанием. Националисты всегда очень умело присваивали себе монополию на благородство, бескорыстие, героические доблести. Тому, что в действительности было корыстным и низким соперничеством капиталистических государств, они придавали вид сентиментальных идеологических конфликтов.

Конечно, де Голль по своим взглядам стоит выше примитивного шовинизма «Лиги патриотов». Но не заключается ли вся разница в уровне образованности, в том, что он принадлежал лишь к интеллигентной части буржуазии, обладавшей более или менее высокой культурой? К тому же он воспринял исключительно консервативный, реакционный ее аспект. А ведь в годы молодости Шарля де Голля французскую культуру блестяще представляли, например, и такие люди прогресса, как Жан Жорес в политике, Ромен Роллан и Анатоль Франс в литературе. Они были ничуть не меньшими патриотами, чем Пеги или Баррес. Однако их патриотизм носил прогрессивный, гуманный, народный характер. Он сочетался с действительно благородными стремлениями к справедливому социальному переустройству французского общества. Не поэтому ли они и оказались бесконечно далекими от того пути духовного развития, каким шел де Голль и многие молодые люди его возраста, выросшие и воспитанные в буржуазном окружении? А среди них уже глубоко укоренились настроения и взгляды, неуклонно развивавшиеся после франко-прусской войны и теперь резко усилившиеся в связи с возрождением мощи Франции и угрозой новой войны в Европе, особенно ощутимой на фоне непрерывных конфликтов во франко-германских отношениях.