Генерал де Голль - [23]

В школе безраздельно господствовала тактическая Доктрина, которую де Голль сразу расценил как догматическую. Руководитель кафедры тактики полковник Муаран, знающий, но крайне педантичный преподаватель, был главным выразителем этого господствующего и официального направления. Он рьяно отстаивал так называемую тактику a priori (заранее определенную). Она исходила из опыта войны 1914–1918 годов, интерпретированного таким образом, что оборонительная тактика является самой выгодной, что всякое движение, маневрирование крайне опасно, что все решает мощь огня. Согласно этим идеям, необходимо заранее выбрать поле боя, создать там превосходство огневой мощи и ждать, когда противник подставит себя под огонь. При этом заранее разработанные принципы действия не должны изменяться ни при каких обстоятельствах. Де Голль считал такой образ действий смертельно опасным и в противовес ему выдвигал тактическую теорию боевых действий в зависимости от обстоятельств, которые заранее предвидеть невозможно. Он мыслил вполне в духе своего духовного наставника Анри Бергсона, конечно, так, как он его понимал.

На протяжении первого года учебы де Голль держался осторожно, хотя порой и ставил преподавателей в тупик неожиданными вопросами, которые сразу показывали их ограниченность. Но на официальную доктрину он открыто не нападал, чтобы, как он говорил смеясь, быть допущенным «к причастию». Но вот, наконец, этот момент наступил. Учеба завершалась тем, что учащиеся школы должны были на маневрах, командуя реальными соединениями, показать свою тактическую подготовку. 17 июня 1924 года на маневрах в Лотарингии, на подступах к Вар-сюр-Об ему было поручено командовать армейским корпусом «синих». Де Голль начал решительно действовать вопреки всем правилам полковника Муарана. Неожиданными решениями, необычными маневрами он привел в ярость этого педанта, который тщетно пытался поставить на место самонадеянного капитана. Между ними, например, состоялся такой весьма типичный для де Голля диалог. Полковник Муаран внезапно спрашивает де Голля: «Где находятся обозы левого полка вашей правой дивизии?» Повернув голову к офицеру, исполнявшему роль начальника штаба, де Голль говорит: «Шатеньо, ответьте». Полковник взрывается: «Я вам задал этот вопрос, де Голль!» На это следует совершенно правильный по существу, но крайне дерзкий ответ: «Мой полковник, вы доверили мне ответственность за командование армейским корпусом. Если мне кроме этого надо брать на себя обязанности подчиненных, то моя голова будет слишком занята, чтобы выполнять свою миссию. De minimis non curat praetor… (лат. — Претор не занимается мелочами) Шатеньо, ответьте же полковнику…»

Полковник Муаран, который считал, что лучше потерпеть поражение, чем нарушить правила, хватался за голову, видя неожиданные, оригинальные, смелые действия капитана, с презрением отбросившего все, чему он его учил. Муаран кричал о кощунстве! На это де Голль отвечал: «Но я же выиграл бой!»

Многие говорили, что лучше бы он его проиграл, ибо Муаран постарался испортить ему карьеру. Вот какую аттестацию он дал де Голлю: «Интеллигентный, образованный и серьезный офицер; показал блестящие способности и большие перспективы будущего роста. К несчастью, его бесспорные высокие качества снижаются его чрезмерной самоуверенностью, его нетерпимостью к мнениям других, его позой короля в изгнании…»

В результате де Голля назначили не в генеральный штаб, что, как правило, ожидало лучших выпускников, а лишь в штаб Рейнской оккупационной армии в Майнце. Во время прощальной церемонии по случаю очередного выпуска школы де Голль был мрачен, думая о мелочности и мстительности Муарана и других корифеев этого учебного заведения. Его товарищ Шовен сказал по поводу характеристики, — которую получил де Голль: «Вы воткнули им за два года столько бандерилий, чтобы заслужить этот Смертный приговор…» Де Голль с бешенством ответил: «Я поступил в эту дыру не только для того, чтобы быть майором!»

Итак, он снова в Германии, на этот раз не в роли пленного, а в качестве офицера оккупационной армии. Но, как и в самом начале войны, ему опять довелось испытать чувство унижения за Францию и за ее армию, хотя на этот раз в мирных условиях. Дело в том, что в январе 1923 года правительство Пуанкаре из-за задержки поставок репараций, которые должна была Германия Франции по Версальскому договору, ввело в Рурскую область пять французских дивизий вместе с двумя бельгийскими. Непосредственная цель этой сенсационной операции состояла в том, чтобы заставить Германию платить аккуратно. Но главное заключалось в том, что французский крупный капитал и его политические представители лелеяли заветную мечту взять под свой контроль шахты и заводы Рура, источник несметных доходов. В этой затее оказалось, однако, слишком много алчности и слишком мало политического реализма. Вчерашние союзники — США и Англия — поддержали не Францию, а Германию, ибо видели в ней главный оплот против большевизма. В конце концов Франция стала получать репа-Раций еще меньше, чем раньше, а свои войска обязалась Увести. Унизительный финал рурской авантюры вызвал У Де Голля самые горькие чувства. В связи с выводом Французских войск он провел в Германии всего три месяца. Во всяком случае, ему вновь представилась возможность непосредственно увидеть Германию, в которой нельзя было не заметить роста шовинизма и почти явной подготовки реванша. Германия всегда вызывала у де Голля раздумья, сомнения и опасения. Как раз в 1924 году выходит в свет первая книга де Голля, посвященная именно Германии: «Раздор в стане врага».