Генерал де Голль и Россия - [3]

К этому времени общественное мнение во Франции уже изменилось, и победы Петра Великого сыграли здесь не последнюю роль. Олеарий, несмотря на жесткость своих отзывов о России, в то же время отмечал, что московиты храбрые воины и их военачальникам недостает только опыта.

В 1710 г., незадолго до визита Петра в Париж, вышла книга – также имевшая успех у публики, – посвященная войне со Швецией4. В книге утверждалось, что «сегодня московиты бывают во всех уголках Европы, набираются знаний и хороших манер» и что «Петр уже изгнал из своих владений царившее в них варварское невежество».

В это же время в Париже зачитываются романом «Князь Ковшимен», авторство которого приписывается аббату Шуази. В этой анаграмме легко угадывается Меншиков, фаворит Петра Великого. В романе разворачивается настоящая сказочная история ученика пирожника, торговавшего пирожками на московских улицах, ставшего в России светлейшим князем, князем Священной Римской империи, советником монарха и генералиссимусом. Мораль истории в том, что в России личные качества позволяют подняться из самых низов на вершины государственной власти, а значит, людьми здесь движет прогресс. Роман ждали оглушительный успех и многочисленные переиздания. От пренебрежительных некогда взглядов на Россию до этого всплеска интереса ко всему русскому пройден значительный, но занявший не так много времени путь. В 1697 г. Людовик XIV предпочитает игнорировать Петра Великого; ровно двадцать лет спустя «Королевский альманах», который до тех пор бойкотировал Россию, упоминает ее среди великих европейских держав. Придворный летописец Сен-Симон становится глашатаем франко-русской дружбы. Альбер Лортолари назвал его «первым французским русофилом»5. Фонтенель, в свою очередь, вознес хвалу Петру Великому, подчеркнув, что «он сделал философию наперсницей искусства управления». Таким образом, речь идет о просвещенном монархе. Распространителями моды на все русское были французские философы, которые в XVIII в. задавали тон во Французской академии, в Академии наук и диктовали свои взгляды общественному мнению, и без того настроенному вполне русофильски. Вольтер, Дидро, Гримм – все они внесли лепту в признание модернизации империи, осуществленной Петром Великим и двумя его наследницами, Елизаветой I и Екатериной II.

Несомненно, Людовик XV, разделявший настроения скорее Людовика XIV, чем регента, не решался уступать русской моде. В середине XVIII в. на отношение короля влияло уже не отсутствие знаний об этой отдаленной стране или ее репутация как варварского края, а опасение увидеть, как в Европе вырастает держава, обладающая – это подчеркивали все путешественники – огромной территорией и неистощимыми природными ресурсами. Конкуренция России с точки зрения силы, вот что беспокоило короля Франции, озабоченного авторитетом своей страны в Европе. И это объясняет, почему он пытался оспорить легитимность Екатерины II, почему продолжал – через свою тайную разведывательную сеть – упорно настраивать Польшу против России и даже поддерживать Османскую империю в борьбе с этим потенциальным соперником. Более того, он использует королевский протокол против государыни так беспокоящей его страны – Екатерины II, – отказывая ей в праве на императорский титул. Это станет предметом беспримерных дрязг Версаля и Санкт-Петербурга. Тем не менее, несмотря на враждебность короля, мода на Россию наложила отпечаток на общественное мнение. XVIII в. оказался для французских писателей золотым веком русского миража.

Пелену иллюзий развеял Кюстин своей книгой «Россия в 1839 году», которая сразу же стала бестселлером первой половины XIX в. Эти путевые заметки, имевшие ошеломляющий успех, перевернули все устоявшиеся представления. Чудна судьба Кюстина, отправившегося в Российскую империю искать утешения после несчастий, постигших его родных, которые пали жертвами революционных событий. Но страна, где он надеялся найти прибежище, вызвала у него отвращение, и это омерзение, перемешанное с ужасом, пронизывает всю его книгу.

Россия, которую он увидел, это Россия Николая I, считавшего себя поборником европейского порядка и консерватизма. Кюстин описывает не только самый гнусный деспотизм, угнетающий отдельных личностей и целые народы («Да здравствует Польша!» – восклицает отныне вся Франция вслед за Кюстином), но и человеческую массу, достойную своих правителей – русского человека, слабого, даже немощного, послушного, безынициативного, рабскую душонку, которая сама призывает к побоям и тирании.

Существует множество причин, объясняющих невероятный успех Кюстина и поворот общественного мнения от моды на Россию до ненависти к ней. Прежде всего, Николай I был деспотом, но он стремился также укрепить авторитет России на Черном море. После Швеции, униженной Петром Великим, Польши, практически ликвидированной Екатериной II, казалось, наступает черед Османской империи, последнего противника России, которого так долго поддерживала Франция. Спор из-за Святых мест, воспринимавшийся в 1850 г. просто как «тяжба монахов» (как писал французский посол в Константинополе), привел к войне Франции и России в Крыму. После столкновения Наполеона и Александра I конфликт Наполеона III и Николая I положил начало уже не газетной, не дипломатической, а настоящей франко-русской войне. Второй раз в своей истории два географически отдаленных друг от друга народа, не имевших взаимных территориальных претензий, сошлись в сражении, и сражении жестоком. В глазах французской публики славы Севастополя 1855 г. должно было бы хватить, чтобы стереть из памяти казаков, расположившихся в 1815 г. биваком на Елисейских полях. Но в «Сельском враче» Бальзака, вышедшем в 1832 г., Гогла объясняет, почему столь живучи противоречия между Францией и Россией: «…прекрасная Франция… попробовала покорить русских, отогнать за их же пределы, чтобы они нас не съели, уж такая привычка у Севера». Здесь на первый план выходит страх перед русскими, под который Кюстин подвел теоретическую базу.