Ген Истины - [21]

– Не совсем, – неуверенно ответил Гудерлинк.

Алсвейг, кажется, хотел сказать что-то резкое, но сдержался. Вместо этого он повернулся и, заметно прихрамывая, двинулся к выходу.

– Пошли, я повторю на ходу. Главное – вести себя так, чтобы заставить их действовать молниеносно. Не суетиться, не мямлить, не сомневаться. Не думаю, что нас лично допустят к самому Папе, хотя…

Он вдруг остановился и снова повернулся к писателю. Гудерлинк отшатнулся, потому что лицо Алсвейга было совсем белым.

– Постой-ка! Как я сразу не подумал… Если они действительно введут сыворотку Папе… Ведь он же – глубокий старик!

– Разве это новость для тебя? Да, ему, кажется, девяносто два…

– Боже мой! Какой же я идиот!

– Успокойся, Франк! О чем ты говоришь?

– Успокойся? О чем я говорю? Мы привезли единственную в мире капсулу с геном Истины человеку, который уже стоит одной ногой в могиле! Даже при успешном внедрении в генетическую структуру плоды этой операции проявятся только через три-пять лет. О том, что сыворотка подействовала, можно будет судить не раньше, чем через полгода. Ты слышишь? Полгода и три-пять лет! А если старик просто не протянет столько, что тогда? Я знаю, мои наставники предполагали, что ампула будет не одна и можно будет ввести сыворотку сразу нескольким людям. Если бы не было погромов в лабораториях, если бы уцелели другие ампулы и документы… Но сейчас у нас в руках уникальный шанс! Боже мой, Боже мой, почему же Ты раньше не наставил меня!

Алсвейг в отчаянии метался по храму. Смотреть на него было жутко.

– Что же нам делать? – растерянно спросил Гудерлинк.

– Не знаю. Не знаю! Почему я должен знать все и за всех решать? Ты не глупее меня, придумай что-нибудь! Господи, не дай мне потерять рассудок! Подари мне хоть какую-то надежду!

– Погоди, Франк! Ведь там есть люди и моложе Папы – кардиналы, епископы… Я не разбираюсь в церковной иерархии. Отдадим в Ватикан сыворотку, и пусть они сами решат, кому ее ввести.

Алсвейг остановился и тяжело опустился на скамью.

– Ты прав, это выход. Я, видно, совсем истощился на выдумки. Тогда нам надо торопиться.

Он приподнялся было, но тут же снова сел.

– Нет, не подходит. Ты не представляешь, как делаются подобные дела в структурах власти. Эти люди либо упустят время, потому что каждый будет тянуть одеяло на себя, либо кучка из двоих-троих умников решит все в свою пользу и без постороннего участия. Эта сыворотка может превратиться в такое страшное орудие в недобрых руках… Господи, где, где был мой разум все это время?

– Тогда как же быть?

Журналист сидел, раскачиваясь из стороны в сторону, напряженно думая. Наконец он выпрямился, и глаза его блеснули.

– Вот что. Мы не пойдем в Ватикан.

– Как? – изумился Гудерлинк. – Совсем? Но зачем же мы тогда…

– У нас остался час. Мы зря потеряем его в попытках проникнуть туда, куда нас все равно не пустят, и передать сыворотку тем, кто все равно не сможет – по тем или иным причинам – ею достойно распорядиться.

– Каков же выход?

– Мы бросим жребий и введем сыворотку одному из нас.

– Ты сошел с ума! – только и смог прошептать потрясенный писатель. – Да кто мы такие?

Алсвейг в ответ криво усмехнулся.

– Многие из нас привыкли мыслить стереотипами. Нам кажется, что люди, приближенные к власти – светской или церковной, – достойнее и лучше нас. Это неправда. Тебе столько раз случалось писать про подлых, продажных сенаторов, мэров, министров… Поверь мне, нынешняя религиозная верхушка ничуть не лучше. Власть неизбежно развращает. Мы с тобой – простые смертные, но мы ничем не хуже епископов, кардиналов, да, может быть, и самого Папы. Забудь о каком-то мнимом недостоинстве, думай только о том, что это – единственный выход в нашем положении. Я здоровый человек, ты – тоже. Наши раны и царапины можно легко залечить. Ничто не препятствует нам прожить еще десять, двадцать лет, хотя, конечно, все в руце Божией… И у нас есть одно неоспоримое преимущество: мы можем сохранить эксперимент в полной тайне – по крайней мере, до тех пор, пока не потребуется подробная генетическая экспертиза. Но и эту проблему можно будет решить в достаточно узком кругу посвященных: я верю, что не все мои браться по Ордену убиты или арестованы. А когда станет ясно, что процесс идет благополучно и можно ставить производство сыворотки на поток, мы найдем способ незаметно ввводить ее людям. Человечество, само того не подозревая, начнет возвращаться в Божие лоно. Люди станут лучше. Я знаю, сейчас это звучит наивно, но правда часто звучит так, не переставая оставаться правдой. Они утратят интерес к бездумному и безудержному потреблению. У них появится осознанное желание ограничивать себя ради других, забывать о себе и думать о ближних, жить ради них. Господь навсегда поселится в их душах. Это будет настоящим чудом, Томаш! Но чтобы оно случилось, мы сейчас должны действовать решительно. Что скажешь?

Гудерлинк не ответил. Ему вспомнились книги, найденные им когда-то на чердаке старого дома – повести и романы, написанные за пятьдесят или сто лет до их с Алсвейгом рождения. Книги, авторы которых мечтали о счастье и лучшем будущем человечества и никогда не узнали, в какую тьму погрузится это человечество всего через век-полтора… Почему их мечты не сбылись, а реальность оказалась ужаснее самых мрачных прогнозов? Гудерлинк хотел спросить об этом у Алсвейга, но понял, что тот не услышит.