Гекуба - [22]

"А как же насчет украденной страны?" "Бред такого-то! Этот скандалист любит взрывные фразы. А мы любим стереотипы. Один дурак сказал, а миллион умных сделали из его фразы целую идеологию, правда? Прости меня..." "Бог простит всех вас, - по-русски пробормотала Наташа, - и то по безраничному милосердию сво-ему! Я же лично давно всех и за все простила. Так мне легче жить не свете. Нет более бессмысленного и изнуряющего чувства, чем ненависть..." 4.

"Как... Наташа? Ната Гольдман?.. Простите, я..."

Никогда не приходите неожиданно к бывшим друзьям через десятилетия!.. С род-ными или друзьями надо либо стареть вместе, рядом, постепенно, естественно, ли-бо не встречаться вовсе. Особенно это касается женщин, тем более тех, что оста-лись в ярких воспоминаниях и сияют со старых фотографий своей несравненной юностью и все сокрушающей красотой...

Алекс так отпрянул, когда она представилась, что сама затея неожиданного втор-жения показалась дикой, а ситуация непоправимо безобразной. Наташа привыкла к комплиментам со всех сторон, как прекрасно она выглядит. И считала это мнение справедливым. Она и выглядела для своих лет замечательно. А потому смело пошла на встречу с молодостью. Но Алекс-то ее запомнил двадцатилетнюю. Старуха, что улыбалась ему в дверях имела черты той самой Наташи, и от этого она была стократ старше и страшнее, чем посторонняя пожилая женщина.

"П-простите, - спохватился он. - Или... Я не знаю... Женя, если я не ошибаюсь?" - старый мужчина выглядит не так вопиюще уродливо, в него можно даже присталь-но вглядываться. Как Саша в Евгения, как Наташа в Алекса. Да, постарел, но со своей благородной сединой и бородой выглядит, пожалуй, даже интереснее, чем на том крымском берегу. Старость, как ни странно, многим мужчинам к лицу.

Импозантный старик посторонился, пропуская своих сверстников в довольно при-лично обставленную, по олимовским, естественно, меркам, квартиру. Здесь был весь джентльменский набор свежего ватика - репатрианта, иммигранта, пересе-ленца, как угодно, но прошедшего за десять с лишним лет определенный путь из никого в кого-то с соответстующим доходом и достатком.

Все расселись в салоне, Алекс в кресле, Домбровские - на диване, несколько на-пряженно рассматривая друг друга и не решаясь начать беседу. Наташа робко улыбнулась Саше, и тот вдруг как бы заново узнал ее и просиял последнее, что исчезает при гарантированном всем нам несчастьи, именуемом старостью, это улыбка, которая и делает пригожую женщину красавицей.

"Я рад вас видеть, друзья, - начал хозяин. - И не удивляюсь, что вы меня разыскали только сейчас, хотя могли и раньше, за сорок-то лет нашей разлуки! Дело в Давиде Заце, не так ли?" "Не совсем так... мы давно..." "Нет. Ни давно, ни недавно вы обо мне и не вспоминали, пока вам не поручил меня... приручить Зац. Мне это ясно. И я даже готов вам в этом помочь. В конце концов, он ничем не хуже других. Итак?"

"Речь идет не о приручении, - Женя густо покраснел от справедливого подозрения. - Просто он считает твой проект слишком серьезным для него лично и для Страны, чтобы начинать его с демонстративно недоброжелательным человеком. Вот он и решил через нас попытаться установить с тобой доверительные отношения... и..." "Боже, какой язык, Женя! Хуже нет говорить с журналистом. Сплошные штампы. Ты что, вообще не умеешь говорить по-русски?" "Если тебе неприятен наш визит..." "А вы этого с первого взгляда не заметили? Странно! Ты же писатель. Душелюб и людовед. Как же ты не понял, что я вас не звал, так как по вас за сорок лет нашей разлуки так и не соскучился. Да, я знаю, что ты стал великим журналю-гой, а тут даже и писателем." "Плохим писателем?" - уже встала Наташа. Евгений тоже встал, весь дрожа. Его не часто прогоняли из гостей. "Почему же, плохим? - Алекс тоже встал. - В Израиле трудно выделиться в этом отношении. Даже те, кто там писал отлично, тут пишут дрянь. Впрочем, твоя проза мне лично нравится. Во всяком случае больше, чем журналистика." "Спасибо за теплый прием, - Женя не решился протянуть бывшему другу руку. - Надеюсь, что наша встреча была послед-ней..." "А вот мстить мне вовсе необязательно. Зацу передайте, что он может начи-нать мой проект с более доброжелательным человеком, скажем, с тобой. Но никто не гарантирует, что от этого будет лучше." "До свидания, Саша, - едва произнесла Наташа уже в дверях. - Прости нас. Мы выглядим действительно не лучшим образом. Без звонка, вот так, к незнакомому, в сущности, человеку... Ты прав, что нас выставил!"

"Да не выставлял я вас! - бросился к ним мезантроп. - Вернитесь. Просто этот тип достал меня своей "дружбой". Получил в подарок проект, который тянет на мил-лиарды. Так ему этого мало! Ему надо, чтобы за наглый грабеж его не просто... не только благодарили, но и искренне любили! Беспредельна же ты, наглость изра-ильская..."

"Мы тоже так думали, - Женя вернулся на свое место на диване, а Наташа отошла к серванту, разглядывая фотографии. На одной из них она узнала себя с Лидочкой в Крыму и стала тихо плакать, с отвращением глядя на то, как морщится в зеркале ее старое лицо. - Но недавно мы вместе с его женой ужинали в ресторане таком-то, а там едва не произошел теракт. И мы с Давидом, не сговариваясь, защитили наш-их женщин. Я увидел его другими глазами, Саша. И поэтому, когда он мне потом откровенно рассказал о его проблеме с твоим проектом, я вызвался ему помочь." "И как он все-таки обрисовал тебе проблему?" "Нет взаимопонимания, а потому у него нет должного доверия и к тебе. И хочется начать проект, и боязно, что ты его как-то подведешь." "Наташа, а ведь он умеет говорить-по-человечески, если захо-чет, - засмеялся Алекс. - Ладно, простите и вы меня. Выпьем с горя, что мы тут так все озверели, что все оказалось рассованные по разным карманам у этих зацев, хотя и." "У зацев есть определенные преимущества по сравнению с такими же богатыми людьми в той же России, - сказала Наташа. - Да, у моего хозяина Давида и его семьи вилла, но более, чем скромная, по сравнению с поместьями, которые я вижу по телевизору у нуворишей на нашей родине. Едят они то же. что и мы - ведь в мои обязанности входило питание его семьи, а я их приучила к моей южной еврейско-украинской кухне. Они все практически непьющие - бар ломится от нераспечатанных бутылок. Никакого разврата - мои хозяева и их дети такие же скромные, как наши дети. Ни порнухи по телевизору или видео, ни наркотиков. Вполне здоровый образ жизни. Богатство их создано собственным трудом. Давид без конца учится бизнесу, вникает во все тонкости каждого проекта, читает на четырех языках. Его состояние - не результат ограбления других, а продукт собственных усилий. Поэтому никакого криминала в дележе собственности и никаких личных вооруженных сил - армии телохранителей. Так за что же их так активно отторгать и презирать?" "Такого-то российского миллионера, - добавил Женя, - смертельно испугались в Израиле только потому, что он тут же выстроил себе дворец, нанял стражу и стал всячески демонстрировать свое богатство и право на исключительность. А Дуду, что его вдесятеро богаче, живет безо всякой охраны в одной из израильских вилл, которые новые русские презрительно именуют курятниками, сам водит умеренную машину. Зацы километрами гуляют пешком вдоль берега моря для здоровья, без телохранителей. Они оба служили на самых опасных участках нашего вечного фронта и своих детей добровольно отдают в боевые части для службы со смертельным риском. Почему же нам не пристало с ними искренне дружить? Стыдно было бы служить какому-нибудь Б., хоть он и депутат российской Думы."