Гефсиманское время - [12]

Непомерно низкая пенсия за всю трудовую жизнь («идем к концу жизни, а люди и не жили по-человечески», «пенсия как будто до копейки высчитана, а как жить, как там считали, если даже слиху не хватает»).

Когда переводят человека на положение инвалида и устанавливают состояние («инвалид от радиации», «инвалид по зрению», «инвалид детства») и группу инвалидности (степень тяжести), то такая категория, как «причина инвалидности», не берется в расчет. О «расчете» говорить здесь уместно, так как размер пособия рассчитывается у нас только из суммы потерянной трудоспособности, но при том не учитывается, по чьей вине потерял здоровье человек – по своей собственной, от рождения, по вине физических лиц или самого государства, – и оказывается, что в наших-то условиях именно государство, делая инвалидами своих граждан, не несет за них какой бы то ни было серьезной ответственности. Человек лишается по вине государства, на государственной службе, здоровья – а государство только и решает, дать ему рабочую группу инвалидности или не рабочую, платить поменьше или побольше, хоть ясно, что чернобыльский ликвидатор – это, для примера, не разбившийся на своей машине автолюбитель. Потеря трудоспособности – есть показатель общий, но в нем не учитывается та степень ответственности, которую несет государство, если посылает своих граждан в приказном порядке на войну или тушение горящего атомного реактора. В XIX веке в России, при царском правительстве был институт инвалидов – имелись в виду именно те, кто утратил здоровье на государевой службе. Вместо персональных государственных пенсий инвалид армии, ветеран боевых действий или «чернобылец» сегодня получает паршивый клок – пресловутые льготы , не имеющие никакого денежного выражения, льготы, которые еще должен сам же потрудиться реализовать. Персональные же государственные пенсии получают у нас те – и это не злая шутка, – кто руководил государством, а также народные депутаты, генералы и прочие особо ответственные государственные деятели.

Общественные болезни, страдающие люди – страдающие по чьей вине? «Кто виноват?» – тоже русский, сущностный для нас вопрос. Но почему всегда спрашивалось «кто» и в умах засела мысль только о чьей-то персональной вине, а как собственно общественный, гражданский, русскими этот вопрос так и не задавался? Ведь так – это вопрос мести, наказания. Мы ищем не виноватых всю свою историю – а уже будто бы наказанных, чью вину даже не надо доказывать. Это подспудное желание снять ответственность за происходящее с себя и еще более естественное побуждение всех страдающих – не отыскать источник страданий, а выплеснуть их куда-то, на кого-то, чувствуя если не освобождение от боли, то осмысленное торжество собственной правоты.

Ну а кто виноват, чьи головушки на выдаче-то в России теперь? Тех, кто принимает да исполняет государственные решения: «партия начальства», «президент», «администрация», «правительство», «кто поднаторел в упражнениях с народом», «южане», «Ельцин и ему подобные», «законодатели и надзиратели», «директорский корпус», «Горбачев», «банк», «государство», «заказчик», «господа», «ультра-большевики, сделавшие из России ГУЛАГ», «Дума», «дармоеды», «инстанции», «государственные организации», «сионисты»… Если обвиняют инородцев или нуворишей, то обвинения звучат лишь с тем же смыслом – «правят нами». Если бы не правили – то и не были б виноваты. Но почти тут же зовут править собой других – «честных», «непродажных». Людей озлобляет благополучие власть имущих («сосут кровь из народа», «уничтожают народ»). Извлеченные из личного опыта уроки в своем большинстве унылы, рождают в людях только ощущение безысходности. «Я не понимаю эту демократию, если все делается для уничтожения народа»,  – сознает человек. Или думает с тоской о прошлом: «Раньше хоть что-то можно было доносить до людей – я занимался просвещением, работал на сельскую местность, писал для сельских детишек, был все время с ними». Обманутый не раз и не два, человек крепче всего научен не доверять и понимает со всей ясностью только новейшую эту формулу обмана: «обещали справедливость, борьбу с привилегиями власть имущих, а устроили общество еще более несправедливое и взяли себе привилегии, какие не снились начальству партийному, даже при однопартийной системе в стране, – значит, коммунисты были честнее и справедливей к людям, чем те, кто призывал бороться с ними и получил власть в стране».

А меж непониманием настоящего и тоской по прошлому встревает уже волевое решение ни в чем общественном не принимать участия: «Кто нам поможет? Черт его знает. Даже люди наши говорят – голосовать больше не пойдем, все равно по-нашему не будет».

Но что же тогда делать?

Тем, что ожесточились, притягательно лишь одно: «все привилегии снять, дачи под квартиры, солдаты пусть служат народу, а не охраняют этих гнид» – они не видят иного будущего ни для себя, ни для тех, о ком не могут думать без ненависти.

Рабочему по-прежнему притягательны государственный заказ, план и сбыт, но тоже затаил мыслишку о директорах с жирнейшими их окладами, так что, наверное, самое важное для рабочих: