Где золото роют в горах - [37]

— Как хотите, ребята, хоть и глупости разные допустили, а я считаю, что денек у нас прошел замечательно! — вдруг честно призналась Маруся. — Жаль только, что он так скоро закончился...

— Правильно, Марусья! — поддержал ее Балчинжав. — Моя тоже сильно понравился: много видал, много знал. Теперь надо все думать. Вы говорите — итого подводить. Правда, Семен?

— А я честно скажу: балет мне не по вкусу пришелся.

— Вот тебе раз! Но почему, Семен? — Голос Маруси выразил крайнюю степень удивления.

— А я сам не знаю. Красиво, конечно. Смотришь, смотришь, а попривыкнешь — и скучно станет. Хоть ты что делай! — Он помолчал. — До балета я, видать, не дорос...

— Что ты говоришь, Семен! — Маруся даже руками всплеснула.

— Разный человек живет, — сказал Балчи. — Один — горы любит, другой — степь подавай. Один — музыка желает, другой — сладко кушать давай. Разный человек живет...

— А ты какой человек? Что тебе нравится, Балчи?

— Понимаешь, Гриш, — все интересно, — смущенно ответил Балчи, как бы сам удивленный таким обстоятельством. — Так думаем: чужая сторона, когда приедешь еще? Может быть, никогда? Надо смотреть и смотреть, запоминать на всю жизнь. Машина интересно — как устроена, лес интересно — какой дерево растет, театр интересно — как жизнь покажет? Везде смотрим жизнь, везде интересно... А тебе, Гриш?

— А мне... Маленький когда был — тоже всем интересовался. А теперь как-то пропало все. И от этого самого порой так горько...

— Не смеши людей, Григорий, — заметила Маруся. — Тебе горько! Папкин баловень. До сих пор помню, как тебя отец на завод привез на работу устраивать. Не в отдел кадров пошел, а прямо к директору. Как же — депутат Верховного Совета...

Гриша молча разглядывал неясный профиль соседки. И эта простая душа попрекает его батькой! Докуда имя отца будет ходить за ним, словно тень?

— Верно, хлопотал за меня отец. А что я мог сделать? Я ему толкую: сам устроюсь, у меня аттестат зрелости. А он: «Аттестат аттестатом, а зрелости маловато. Вот у меня директор знакомый, я быстрее добьюсь...» С ним много не поговоришь: как захочет, так и сделает. Вот и получился блат. Я ж понимаю, что из-за этого ко мне и в цехе неладно относятся, а разве я виноват? Папаша подпортил.

Гриша понемногу разгорячился и говорил все запальчивее:

— Папкин баловень! Да знали бы вы, сколько я с батей воевал. Чуть до рукоприкладства не доходило... Я так смотрю — несчастные те парни, у которых отцы руководящие товарищи, начальство. Так придавят своим авторитетом, что у бедолаг своей жизни не стает... Я вроде какой ненормальный: все отшиблено, ничего не хочется!

— Гриш, говори правда: балерину видеть хочешь?

— Балчи, балерину ты не трогай! Балерина тебя не касается! — вспылил Гриша.

— Тихо, тихо, мальчики! И не дури ты, Гриша: жить неинтересно. Жить очень даже интересно! Верно твоя жена говорит, Семен?

Семен молчал. Маруся оглянулась: муж спал, привалившись в угол. Голова поматывалась на толчках.

— Вот тебе раз! Уснул, младенец мой прекрасный...

Она сняла с себя вязаную кофточку, свернула наподобие подушки и подсунула под голову мужа. Семен открыл глаза, посмотрел на всех туманными глазами и неожиданно твердо сказал:

— Резцы возьмете в шкафу. Верхняя полка, правый угол...

— Спи уж, чадушко! Одни машины на уме.

— А, это ты, Марусь? Ладно, я посплю немного.

Он подвигал щекой, умащиваясь поудобнее, и снова уснул.

— Счастливый Марусья, — вздохнул Балчинжав, отвернулся и стал смотреть в окно.

В голосе монгола было столько тоски, что Маруся пришла в замешательство: парень тоскует, а она тут высунулась со своей нежностью к Семену.

— Ничего, ничего, Балчи! Скоро и ты поедешь домой, встретишься с Дулмой. Немного осталось...

— Много, Марусья. Три длинный месяц.

— Девять протерпел, три-то уж как-нибудь, — подал голос и Гриша.

— Ладна. Не буду скучай, — вяло улыбнулся Балчи, выглянул в окно и вдруг сказал: — Неладно едем, а? — Еще раз выглянул и уже решительно сказал: — Смотри: другой дорога едем. Такой вода тогда не видел. Куда едем?

Под откосом плохо различимое в сумерках плескалось неоглядимое и серое водное пространство.

— Что за черт! Откуда столько воды взялось? — удивился Гриша и остановил машину.

— Заблудились! — ахнула Маруся. — Что вы со мной делаете, черти полосатые! Мне утром на работу заступать, а вы заблудились!

— Без паники! — строго сказал Семен, тотчас проснувшись. Он оглянулся и полез из машины: — Сейчас разберусь!

Вдвоем с Балчинжавом они спустились с откоса и долго ходили по берегу.

— Ну, что там? — нетерпеливо кричал им Гриша. Семен молчал, а Балчи ответил:

— Однако, река. Большой река. Когда сюда ехал, такой не видел.

— Моста нет?

— Нет.

Семен нагнулся, зачерпнул ладонью воду, взял в рот и тут же выплюнул:

— И не будет моста. Не река вовсе, а озеро. Сурьмино называется: вода соленая.

— Тысяча и одна ночь! Сурьмино в стороне от нашей дороги километров на двадцать!

Семен еще раз попробовал воду и подтвердил:

— Точно — Сурьмино. — И, поразмыслив, решил: — Дальше мы никуда не поедем, будем ждать света. Кто пойдет со мной дровишки собирать?

— Семен, да ты с ума сошел! Мне же утром на смену. Если так, я пешком пойду!