Где золото роют в горах - [10]

Алла Онучина становится пунцовой, как и ее губы. Конечно, представителю облпрофсовета не следовало подавать такие необдуманные реплики. Вот и отчитали, как девчонку!

— Но я же не возражаю, Петр Алексеич, что вы! Кто поднял самородок? Вот в чем гвоздь вопроса!

Быстро, пружинисто вскакивает Наталья:

— Никакого гвоздя нету, матушка ты наша, барышня дорогая. Нету гвоздя! Никого из нас не блазнит, все понимаем в настоящем виде, как оно есть на самом деле. — Внезапно она повернулась к гидравлистам: — А ну-ка, золотых дел мастеровые, поднимите руки, кто поверил, что самородок поднял Борис Костерин?

Руки, разумеется, не поднялись. Никто так не думал, да и обращение Натальи было слишком неожиданным.

— Видали? Никто не поднял, — торжествует Наталья. — Наоборот, всяк знает — примазался Бориска к окуневскому самородку. Это с него станется.

— Не трепись! Ты докажи! Докажи!

— Чего мне доказывать? Вся твоя поганая натура доказывает. Кто ты такой есть? Казацкий сын из станицы Косачевской. Не захотел в колхозе работать — к нам перебрался. Вместе с батей своим. Видали, может, старика в фуражке с красным околышем? По праздникам шаровары с лампасами надевает? Это костеринский батя и есть...

— Социальное происхождение теперь во внимание не принимается, — негромко замечает Борзяков.

— А я вот принимаю и принимать буду — все детство свое у косачевских казачишек пробатрачила, нагляделась, какие они. А яблочко, говорят, недалеко от яблоньки откатывается. Кто Бориску научил легкой жизнью жить? Он, батя, казак лихой, длинной деньги хвататель...

Костерин знает Наталью, хорошо знает. Уж если она сорвется — никакая сила не удержит. Беспокойно поерзав, он примирительно говорит:

— Мы деньги не хватаем. Мы честно зарабатываем и справно живем.

— Верно. Трудишься. А почем ты кроличье мясо продаешь? Чьи ты деньги за все про все загребаешь? Наши, трудовые. Кролики для чего тебе? Для наживы. Две коровы, две телки у кого? У Костерина. Нужно ли такое бездетной семье? Нажива? Нажива. Чьи ульи на кордоне у лесника стоят? Костеринские. А меду нигде не купишь, и Костерин его не продает. Почему? Зимы ждет. Мед не молоко, не прокиснет, а зимой ему, знаете, какая цена будет? Нажива? Нажива. К чему ни притронется, из всего деньгу выжимает. Как-то на охоту ездил, косулю в заповеднике убил. Думаете сам мясом попользовался? Как бы не так! Все из-под полы продал, одни потроха себе оставил. Охотничек, прости господи!

— Простите, гражданочка! Косулю в заповеднике... Это вам точно известно? — вглядываясь в лицо женщины, спрашивает Борзяков.

— Точнее некуда — своими глазами видела, как на цикалке привез. Головка у козочки свисла, по земле волочится, колотится. И хоть мертвая она, знаю, не больно ей, а все равно жалко стало, так сердце кровью и облилось...

Все молчат, Костерин пытается успокоить Наталью миролюбивым тоном:

— Мне, Наталья, деньги нужны. Сама знаешь — «Москвича» хочу купить. Мечтание мое.

Вообще-то он собирается приобретать «Волгу». Но теперь лучше держать себя поскромнее.

— Женушку будешь катать? Такое твое мечтание? Покатаешь ты свою кралю, как же! Лишней капли бензина не сожгешь, не то что покатать. Опять же для наживы тебе машина нужна: товары на базар возить. Вот такое твое мечтание! Да шут с тобой, пропади ты пропадом, нисколь тебя не жалко! А племяша зачем губишь? Племяша он, товарищи, в семью принял... Так и того деньгу наживать приучает, вот ведь беда какая. Приучил парнишку школьникам под процент деньги давать...

— Ужас, что такое! — всплескивает руками Алла Онучина. — Странно, но мне об этом никто ничего не докладывал...

— Так как же, гражданин прокурор, будете вы кончать это безобразие? — ожесточенно кричит Костерин. — Или потакать станете ворам и сплетникам?

Борзяков снимает очки, протирает их и, прищурясь, искоса смотрит на Костерина. Лицо у прокурора, оказывается, совсем не такое уж грозное и жесткое, как в очках. Обыкновенный старик и, вероятно, довольно добрый в домашней жизни.

— Прошу вас, гражданин Костерин, завтра во второй половине дня зайти ко мне в прокуратуру.

— Зачем?

— У меня будет к вам несколько вопросов.

— Какие еще там вопросы? — смятенно бормочет Костерин.

— Узнаете все завтра.

«Завтра? Завтра дело запахнет керосином...» — усмешкой пытается успокоить себя Костерин, но, помимо его воли, сердце начинает отчаянно колотиться, кровь стучит в висках. Если начнут копать, то раскопают не только убитую косулю...

В центре круга уже стоит Раиса Матвеевна Окунева. Ей нелегко говорить. Голос то и дело перехватывают слезы, пальцы торопливо теребят кромку шали.

— Григорий Смехов мне и говорит: тебе положена премия. Не потаюсь, обрадовалась я. Сами знаете, как умер у меня муж, так одна с тремя парнями осталась. Легко ли! Обрадовалась дура... А потом разглядела, куда дело поворачивает, — да ну ее к шутам, и премию эту! Того и гляди, что воровкой ославят. Не надо мне никаких денег. Жила без них и еще проживу, и сынов воспитаю...

— Не будь дурой, Райка! — шепчет ей на ухо Наталья.

Жарков хмурится и смотрит на Окуневу сердито: от выступления Раисы Матвеевны он ожидал совсем другого.