Где живут счастливые? - [44]

— Что пережили, когда наконец взяли вас в обитель?

— Знаете, это такое чувство, как будто тебе сказали: ты в ад осужден — а тут вдруг прощение...

 Молодой, высокий, красивый послушник. Наверное, не отказался бы от такого мир, было бы где проявить и рвение молодости, и силушку недюжинную. А он печет просфоры, не спит по ночам, потому что по ночам самая работа, бежит к праведному Симеону за благословением на начавшийся день, хромает «по-быстрому» в немощах, выстаивает долгие службы, постится, смиряется, и радуется, и ликует его сердце, принимая эту жизнь в обители как великий подарок и милосердное прощение. Мы очень поспешны в своих оценках. Грешим верхоглядством, мыслим по касательной, судим о том, что смутно представляем. Как часто доводится мне слышать расхожее мнение о том, что, дескать, монахи и послушники — неудачники, не сумевшие вписаться в реалии бытия, разочарованные и надломленные, прячутся они за высокими монастырскими стенами от жизненных «сквозняков». Но вот сколько езжу, сколько бываю в обителях святых, хоть бы одного такого «страуса», прячущего голову под собственное крыло, встретить. Не встретила. Да, путь в обитель у всех свой, но цель одна — Господу посвятить Им же дарованную жизнь. Высший смысл. Высшее назначение.

— А как, — спрашиваю послушника Александра, — пекутся просфоры? Так, как обычный хлеб на хлебозаводах?

— С молитвой пекутся, надо постоянно Иисусову молитву читать: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!» Мука для просфор используется только высшего сорта, замешивается обязательно только с крещенской водой. Я ведь просфоры никогда не пек, вообще ничего не пек, а тут благословили. Первое время ничего не знал. Встану перед «Споручницей хлебов» — помоги, Матерь Божия. Она и управляет. Когда тесто замешиваешь, всегда страх в сердце — отвергнет или не отвергнет меня сегодня Господь. Мы ведь иногда хлеб печем, когда хлебом-солью важного человека встречать надо. И знаете, что я заметил? Хлеб может не подняться, если человек этот, ну как вам сказать, от Бога далек, живет не по заповедям. Господа не обманешь...

Отлаженной, четкой, молитвенной жизнью живет святая Верхотурская обитель. Послушник Александр печет просфоры. Инок Далмат стоит у раки праведного Симеона. Виктория Дворянкина пишет иконы. Раба Божия Валентина шьет очередную мантию для пострига. Благочинный иеромонах Митрофан готовится к завтрашней литургии. Эконом отец Феофил обзванивает магазины в поисках нужной краски для ремонта Крестовоздвиженского собора. Гостиничный размещает паломников. А настоятель — как дирижер оркестра, ему важно уловить сбой в отлаженной мелодии, и принять меры, и выявить фальшивящий инструмент или утомленного искушениями «музыканта». Конечно, нелегко настоятелю. Но ему никто и не обещал, что будет легко. Его послушание особенно ответственно, потому что Богу работает, угодникам Его святым, и людям, сильным, немощным, — всяким. Я лишний раз не беспокоила наместника, у него и без меня забот много. Правда, завтра мне уезжать, надо бы попрощаться, но уже очень поздно. Но — стук в дверь. На пороге наместник, отец Филипп.

— Не спите? Хочу пригласить вас на прогулку. Вы обратили внимание, какие звезды висят над нашей обителью? Собирайтесь живо, идем смотреть на звезды.

Морозная ночь. Рядом, чуть отойти от монастырских врат, течет холодная Тура, свинцовыми своими водами совсем не ласкающая глаз. Много чего повидала она на седом своем веку. И благолепие древнего Верхотурья, и разор позорных страниц истории, и возрождение монастыря. Согни паломников приходят на крутой ее берег, что за кремлем, постоять, помолчать да подумать. Холодные воды сибирской реки не располагают к пустым разговорам. Она сродни аскетам монахам, при которых хочется подтянуться и продумывать каждое словечко. Но у всякой речки случаются ключи. Правда, бывают они, как правило, холодны и опасны — закрутят, завертят. Дай Бог удержаться и не пропасть. И подумалось мне, что есть и у Туры свой ключ. Но он, в отличие от других, — горячий. К нему хочется припасть, отогреть душу, напитать ее особым, исцеляющим теплом. А напитав, уже не оторваться оттого ключа, уже не представить без него жизни. Святая обитель тот ключ. Горячий ключ Туры холодной... Великая, общероссийская святыня, дающая надежду идущим к Богу, исцеление немощным, веру маловерным, терпение подвижникам.

— Здесь особые звезды, отец Филипп. Они очень высоко. Чтобы рассмотреть их, надо непременно запрокинуть голову, так ведь?

— Нет, не так. Надо просто склониться в смиренном поклоне перед прекрасной Тайной Божиего мироздания.

       Природой Женя Котов обижен не был. Рослый, широкоплечий, про таких говорят – могучий. Умён. Образования, правда, не получил, всё недосуг было за выпивкой, но язык хорошо подвешен. Умеет пришпилить словом, размазать по стенке, дар красноречия и могучий кулак не раз выручали его в жизненных катаклизмах.

       А уж как пригодились эти качества в тюрьме. Он в момент обломал "наехавшую" было на него братву. Москвич, крутой, злой, сильный и независимый. Уже скоро его окружили заботой любители шестерить. И заключённый Котов стал лидером. А лидерство за колючей проволокой – это не только почёт. Лидерство – это и лучший кусок из присланной на „зону“ чужой посылки, это лучшее место в камере, это щадящий график работы. Многие втайне завидовали такой жизни, он её имел. Как тешил он свою гордыню, не оценённый по достоинству на воле и наверстывающий здесь, на севере, упущенное время. Поучал сокамерников, вершил суд над провинившимися, говорил последнее слово арбитра. Ничего жил, в общем. Враги были, но больше скрытые: кто полезет на рожон, кто сам себе враг? Но был и один враг явный. Небольшой начальник в „зоне“. Они ненавидели друг друга люто. Заключенный Котов своего врага за недосягаемость давно назревшего возмездия, а тот Котова – за независимость и гордость. Многие ползали перед ним и прогибались, а этот нет, этот насмерть стоял.