Где живут счастливые? - [22]

Весело стучат ложки. Процесс уничтожения гречневой каши проходит организованно и быстро.

Я тоже помню, как создавался приют. Приезжая в Москву, Александр Геннадьевич обязательно заглядывал ко мне или звонил, держал в курсе. Приют планировался непростой — православный. Но смогут ли искорёженные ребячьи души откликнуться на вечные библейские истины? Хватит ли духа у детей греха отвратиться от всяческого порока и встать на путь, на который и взрослые-то вставать не торопятся?

И вот первые паломники по святым местам России, первые ласточки, прилетевшие в Шереметьево из Хабаровска. Утром, чуть свет, проводила я их в Оптину Пустынь. Встретились мы через несколько дней в Троице-Сергиевой Лавре, когда были позади и Оптина, и Петербург. Слегка приморозило, и ребята приплясывали, похлопывая друг друга по плечам.

- Ну как? - только и успела спросить.

В ответ разноголосье восторгов, в котором не понять ровным счётом ничего. Так дело не пойдёт. Смотрю на директора: выручай. Он понимает без слов.

   Значит, так. Пусть Андрей расскажет. Не возражаете?

Не возражают. Уходят на службу в Трапезный храм, а мы с Андреем пристраиваемся в Паломническом центре на длинной скамейке под иконой «Достойно есть».

Как встретила Оптина, ваша духовная колыбель?

Народу-у!.. Праздник был. Введение, мы пошли на исповедь, исповедались, потом причастились. Ходили в скит, где жил старец Амвросий, даже в келью к нему заходили...

Андрей говорит неторопливо, тщательно подбирая слова. Он от рождения инвалид, левая рука висит плетью. Знаю, что мальчик к своим шестнадцати годам прошёл все круги ада, воровал, кололся, жил по чердакам. Он пришёл в приют сам, встал перед директором - сутулый, почти старичок, с глазами, в которых отчаяние.

Я вор, я вор! Мне прощают, потому что инвалид! Возьмите меня в приют, пропадаю я...

Через неделю Александр Геннадьевич осторожно завёл разговор о крещении, предложил пойти в храм. Мальчик, к удивлению, сразу согласился. Потом была первая исповедь, и Андрей рыдал, стоя на коленях перед священником. Александр Геннадьевич видел, как дрожали мальчишеские плечи, как лились по лицу слёзы. После исповеди пришло спасительное облегчение. Даже взгляд у парня стал другой.

Я ведь в Господа-то и не верил. А один раз Александр Геннадьевич показал мне в храме бесноватую женщину, объяснил, что она одержима нечистым духом. Женщина кричала, лаяла, ей крест дают целовать, а она, как змея, извивается. Страшно... Тогда и уверовал.

Скажи, что в Петербурге запомнилось?

Прикладывались к мощам Александра Невского. И вдруг как тёплая волна в лицо, и так хорошо на душе стало. Священник сказал — благодать. А на Смоленском кладбище часовня Ксении Петербургской, нам Александр Геннадьевич про неё рассказывал. Она себя вместо умершего мужа как бы похоронила. Юродивая. Ей молятся о благополучии в семейной жизни.

И они молились. Писали записочки, оставляли в часовне. Александр Геннадьевич рассказал потом, как мальчишки, совершенно не стесняясь, вставали на колени перед гробницей Ксении, и, хотя были тайными их молитвы, нетрудно догадаться, о чём просили у Ксении дети, лишённые и материнской ласки, и отцовского попечения, лишённые дома и даже не знающие порой именно тех, кто дал им жизнь. Андрей достает из кармана курточки маленькую иконку - святая Надежда.

Маме купил. Она у меня Надежда. Мамка у меня хорошая, вы не думайте.

Я опустила глаза. Видно, в оттаявшее сердце мальчика уже вошло великое чувство, именуемое всепрощением и любовью.

Андрей, - спрашиваю, - как думаешь, после того, как ты побывал здесь, приложился к святыням, помолился у мощей Божиих угодников, возможно ли опять назад, в подвал, к воровству?

Андрей не раздумывает:

- Нет. Мне Богородица поможет. Я молиться буду и Она поможет.

Поделился со мной печалью: курит. Александру Геннадьевичу пообещал - бросит, но время идёт, а он всё никак. «Но я уже меньше, всего-то несколько затяжек в день». Бросит. Я тоже не сомневаюсь. Раз нашлись силы вылезти из постыдного подвала, уйти от «сотоварищей», которым нёс он добытое на рынках и на вокзале, раз хватило ему твёрдости добровольно выложить на директорский стол шприц, бросит и курить, Богородица поможет.

Дети, потянувшиеся к Богу и обретшие в Нём силы, веру в собственное будущее - Божьи дети. А раз Божьи, не оставит Своих детей Создатель. По очереди водит их в храм директор, потому что понимает: и ему в его напряжённой борьбе за детские души не обойтись без Божьей помощи. Исповедание грехов — первый шаг в духовном подвиге. Попробуй, скажи честно, что ты негодяй, подонок, вырвавший сумку у беззащитной женщины на автобусной остановке. Скажи попробуй, что ты, напиваясь до свинства, валялся в грязи, а потом плакал и матерился не в силах совладать с головной болью и кромешной тоской. Что ты столько раз брался за ум, но потом опять и опять возвращался туда, где не надо трудиться, а только ловчить, врать, приспосабливаться. Директор приюта знает: сказать, кто ты есть на исповеди - всё равно, что кинуться в горящий дом. Но потом обязательно будет легче. Бремя грехов свалится с души, и она впервые испытает лёгкость.