Где живет счастье - [58]

– Сегодня. На прошлой неделе я получил все нужные документы. И хочу уехать как можно раньше.

– Дело… только в экономической ситуации, да? У тебя ведь нет… других причин для отъезда?

Алехандро понимал, что в воздухе повисли оставшиеся без ответа молчаливые вопросы.

– Папа, государственная больница на грани нищеты. Поговаривают даже, будто у администрации нет денег, чтобы до конца года рассчитаться с персоналом.

На лице отца Алехандро прочел явное облегчение.

– Пожалуй, я не поеду на работу. Тебе необходимо поговорить с матерью. Я тебя подвезу.

– Она ведь воспримет это в штыки, да?

– Мы разберемся, – лаконично ответил отец. Они объехали площадь и снова остановились в пробке перед домом правительства. Отец ласково положил Алехандро руку на колено. – Итак, и кто мне теперь поможет охотиться на окуня-павлина? – Его былое оживление как-то сразу улетучилось. Хорхе снова надел на лицо профессиональную маску непробиваемого спокойствия.

– Па, приезжай ко мне в Англию. Будем ловить лосося.

– Ха! Рыба для детишек, – беззлобно ответил отец.

«Матери площади Мая» заканчивали свое еженедельное стояние. Машина тронулась, и Алехандро стал смотреть, как они аккуратно складывают в сумки ламинированные плакаты, поправляют белые косынки, обмениваются приветствиями и, нежно обняв друг друга, как давние, испытанные товарищи по борьбе, идут к воротам, за которыми их ждет тоскливый путь домой.

Особняк семьи Маренас, как и многие в Северной зоне, не походил ни на типичные для центра Буэнос-Айреса дома в испанском стиле с закрытыми ставнями окнами на фасаде, ни на современные постройки из стекла и бетона. Это было занятное, богато украшенное здание, расположенное в глубине улицы и по своему архитектурному стилю скорее напоминавшее швейцарские часы с кукушкой.

Тщательно прополотые бордюры окаймляли скульптурно подстриженные живые изгороди, которые маскировали автоматические ворота, новенькие решетки на окнах и скрывали от любопытных глаз будку сторожа и охрану в конце дороги. Внутри деревянные полы были давным-давно заменены холодным блестящим мрамором, уставленным дорогой французской мебелью в стиле рококо, отполированной и раззолоченной так, что дальше некуда. Дом отнюдь не выглядел удобным для жизни, парадные комнаты явно говорили о социальном превосходстве хозяев, предлагая гостям скорее восхищаться, нежели располагаться с удобством, однако на кухне, где семья проводила бо́льшую часть времени, сохранился видавший виды кухонный стол, а также несколько удобных обшарпанных стульев. И как клятвенно заверяла служанка Милагрос, их исчезновение будет означать конец ее двадцатисемилетней работы на эту семью. Если они рассчитывают, что после тяжелого дня уборки и чистки она еще будет втискивать свою задницу в одну из этих модерновых пластиковых штуковин, то пусть ищут себе другую прислугу. А поскольку все признавали, что только благодаря Милагрос мать Алехандро еще не попала в реабилитационный центр для нервнобольных, стулья оставались на своих местах, к обоюдному молчаливому согласию сторон. И таким образом, кухня была самой обитаемой комнатой в этом роскошном доме с семью спальнями.

Поэтому Ал решил поговорить с матерью именно на кухне, тем временем отец под предлогом срочных дел скрылся у себя в кабинете, а Милагрос, со шваброй в руках, навострив уши, ошивалась поблизости и время от времени в нужный момент ахала. Мать Ала сидела как истукан за обеденным столом. С этим шлемом белокурых волос она теперь даже близко не напоминала ту темноволосую красавицу, свадебные фотографии которой были расставлены в позолоченных рамочках по всему дому.

– Так куда ты уезжаешь? – переспросила она Алехандро.

– В Англию.

– Учиться? Ты передумал? Хочешь стать доктором?

– Нет, мама. Я по-прежнему собираюсь быть акушером.

– Ты будешь работать в частной клинике? Чтобы сделать карьеру?

– Нет. В государственной больнице.

Милагрос явно надоело притворяться, будто она занимается уборкой. Встав столбом в центре комнаты, она принялась внимательно слушать.

– Выходит, ты уезжаешь на другой край света, чтобы делать ту же самую работу, что и здесь? – (Алехандро кивнул.) – Ну и чего ради? И почему так далеко?

Он уже тысячу раз успел прокрутить в голове правильные ответы.

– Здесь мне ничего не светит. А в Англии предлагают хорошую работу и достойную зарплату. В лучших больницах.

– Но ты ведь можешь работать здесь! – В голосе матери слышались истерические и чуть ли не панические нотки. – Мало того что я потеряла одного ребенка, так я должна потерять и второго, да?!

И хотя Алехандро предвидел все, что могла сказать ему мать, легче от этого не становилось. Всякий раз, когда речь заходила об Эстеле, Алехандро чувствовал, как в воздухе начинает носиться нечто недоброе.

– Мама, ты меня вовсе не теряешь. – Сейчас он говорил с ней уже как врач с пациентом.

– Ты уезжаешь за тридевять земель! И после этого еще смеешь утверждать, будто я тебя не теряю?! Почему ты меня покидаешь?! – Она повернулась к Милагрос, которая участливо качала головой.

– Я уезжаю вовсе не от тебя.

– Но почему не в Америку? Почему не в Парагвай? В Бразилию, наконец? И чем тебя, ради всего святого, не устраивает Аргентина?