Где заканчивается человек - [3]

В колледж я поступил, но учёба уже перестала меня увлекать. Гораздо интереснее оказалась торговля. Портовые города располагают к этому. Деньги у меня кое-какие были от брата, а потому мы с одним ирландцем — бывшим шкипером на английском торговом корабле — открыли чайную лавку. Дело оказалось прибыльным…

Рост мой к этому моменту вплотную подошёл к двум метрам. Но не было не до этого.

От Ангуса приходили редкие письма. Сдержанные и, порой, наивные размышления, ностальгия по временам нашего детства, скромные рассказы о своей цирковой жизни. А вот газеты были не так скромны. Из них я узнавал, как мой брат бьет всё новые и новые рекорды. Его уже называли самым сильным человеком на планете. Однажды какой-то самоуверенный боксер бросил вызов Ангусу, заявляя, что сила — не главное. Поединок не успел начаться: при традиционном рукопожатии, Ангус слишком сильно сдавил руку соперника и сломал бедняге несколько пальцев. Журналисты не преминули рассказать о жестокости силача. Но я, конечно, не верил, так как знал своего брата. В пришедшем через месяц письме Ангус божился, что это получилось случайно.

Со временем наше чайное дело расширилось, ещё одна лавка появилась в штате Огайо, и ирландец уехал заправлять делами туда, а я остался за главного. Политика особо меня не интересовала, но не почуять, что что-то назревает, было невозможно.

Накалялось противостояние двух систем: промышленного капитализма и рабовладения. Я был далёк от этого — рабов у меня не было, хоть и жил в рабовладельческом штате. В 1860 году президентом США стал Линкольн, я знал про него лишь то, что он яростный противник рабства.

А однажды я проснулся в другой стране. Южная Каролина объявила сецессию и вышла из состава США. Показалось тогда, что даже воздух стал другим, и колониальные дома приобрели другую атмосферу, и зелень стала гуще и тревожнее. Примеру нашего штата последовали другие — возникла Конфедерация. Всеобщее напряжение росло. Это читалось во всем: на страницах газет, в нервных взглядах прохожих и даже в поступи лошади проезжающего экипажа. И война пришла как облегчение…

И снова Южная Каролина оказалась первой.

Близ Чарлстона располагался форт Самтер, который занимал отряд североамериканцев. Не знаю, что же побудило устроить бомбардировку, но она началась ранним утром двенадцатого апреля. Я, как и многие горожане, не смотря на запреты властей, пришёл на берег. Снаряды наших пушек один за одним падали на Самтер… а тот молчал. За часы обстрела форт сделал всего один залп, но и тот не достиг цели.

Сейчас уже не могу точно описать свои чувства. Понимал ли я тогда, что это начало чего-то крупного? Начало самого кровопролитного времени Америки за всю её историю? Наверное, нет.

Самтер капитулировал через два дня, когда узнал, что помощь не придёт. Единственное условие, которое поставил капитан форта на переговорах — это салют в честь американского флага. Сто снарядов должно было быть выпущено в воздух.

Но во время стрельбы одна бомба разорвалась прямо в орудии, убив двух солдат. По иронии судьбы они оказались первыми жертвами войны. Потому что при двухдневной бомбардировки форта не погиб ни один человек.

В ответ Линкольн объявил Конфедерацию мятежниками и начал морскую блокаду побережья южных штатов. Это было плохое время для моего бизнеса: торговые клиперы не могли попасть в порт, и магазин остался без товара.

Так я оказался в армии.

Мне не хочется подробно останавливаться на этом эпизоде, хоть он и был ключевым моментом моей прошлой жизни. Война — интересное занятие. Во всяком случае была такой раньше, в мое время. Тактика, стратегия — это искусство. Единственным минусом было неминуемое присутствие смерти, а значит безвыходное «никогда» было сутью и телом войны. Каждая смерть — это тысячи упущенных возможностей, которым не суждено случаться никогда, сколько бы ни прошло эпох. И это отличие войны от игры в войну делало её для меня бессмысленной и страшной. Мне нравится война, когда она понарошку.

Помню сражение 21 июля в Виргинии у железнодорожной станции Манассас, когда северяне свалились на нас ночью будто из-под земли. Я тут же был ранен в руку. И если бы это не были плохо обученные вчерашние рабочие, которые не знали с какой стороны браться за винтовку, то я навсегда превратился бы в упущенную возможность.

На неделю я попал в лазарет, где помимо лечения, измерили мои антропометрические данные. Врач с нескрываемым удивлением сообщил, что рост мой составляет 212 сантиметров.

И именно тогда я впервые серьезно отнёсся к этому факту. Получалось, что со своего пятнадцатилетия я рос почти на дюйм в год. Я подивился, но не придал этому значения.

А через два месяца в моей жизни случилась своя сецессия.

Совсем не хочу описывать утро, полное крови и страха. Мерзость войны во всём своем величии — это когда сражение идёт не на равных. Я чудом сумел скрыться. Не знаю, преследовали ли меня, но я ломился через лес, одержимый только желанием жить, спиной ощущая направленные на меня ружья.

Я выскочил на берег небольшой бухты, где посередине безмятежно качался на воде чайный клипер. Ноги подкосились, и я кубарем скатился к воде. Это отрезвило меня. Погоня, если и была, давно отстала. С немалым удивлением понял, что винтовка все это время болталась у меня за спиной.