Летний день кончается,
Теплится звезда.
В озере качается
Сонная вода…
Медленно проходила ночь, но не было часа, похожего один на другой. Все время что-то таинственно менялось вокруг. Потянуло ветерком, проснулись камыши, зашуршали жестким шелестом. Потемнело небо, и яркими стали звезды, серебряный ковш Медведицы зачерпнул ночную синеву, маленьким белым костром замерцали Стожары… Незаметно, словно украдкой, ветер стащил с озера покрывало тумана, и в черной воде оказалось полно звезд.
Сразу вспомнился тот Саша-Миша, которому захотелось поплавать среди звезд. Какой это был, видно, интересный парнишка, фантазер и отважный человек, какое богатство воображения таилось в его мальчишеской голове! А его выгнали из лагеря… Начальник не терпел нарушений дисциплины. Вот так!
«И этот человек был бы со мной рядом, всегда, всю жизнь! И так же рассказывал бы мне о своих успехах… О!»
Женя передернула плечами. Она медленно шла по берегу, прислушиваясь к тишине, к хрусту песка под ногами, а думы текли своим чередом, ничем не прерываемые. Она перебирала в памяти все эти маленькие, но такие важные в ее жизни события последних дней, разговоры, споры, скандалы дома… Недоумение, обида сгущались в ее душе. Мысли опять вернулись к отцу, к Пожарову.
«Ну, я не поняла этого человека сразу. А отец? С мамы спрашивать нечего. Но отец? Значит, ему все равно, за кого мне выйти? Лишь бы выйти?»
Да ведь нет же, нет. Этот человек ему нравится! Они «хорошо сработались». Но как же так? Пожаров раскрылся перед Женей так ясно и просто, как стекло, которое притворяется алмазом, а потом повернется какой-то гранью, и ты отчетливо видишь, что это стекляшка. Женя видит это, а отец?.. Неужели он, такой умный, такой проницательный человек, ничего этого не видит? Быть не может! Но если видит — почему принимает его, почему держит около себя, почему даже свою единственную дочь хотел бы отдать ему?.. Ему с Пожаровым удобно? Пожаров никогда не уличит его в беспринципности? Не уличит. А почему? Потому что сам такой же…
Женя отмахнулась от этих мыслей. Страшно было додумать все до конца.
«А если бы к отцу пришел тот… — Женя грустно покачала головой. — Я знаю, что он никогда не придет, я это знаю. Но, если бы… Что сказал бы отец?»
Подумала, представила себе эту встречу… Нет, ничего не вышло бы. Отец всегда отзывался о нем с пренебрежением. Он даже не хотел утверждать Арсеньева на работе. Женя помнила, как жестко, с каменным лицом сказал он тогда: «Мне этот человек не внушает доверия — болтлив и развязен». Женя узнала после, что Арсеньев выступил на собрании и обвинил отца в бесхозяйственности. Это ее-то отца, который считался лучшим хозяином в районе…
«Клуб ему, видите ли, не понравился, — раздраженно рассказывал отец, — не клуб, а забегаловка. Так и сказал. Директор — то есть я, — видите ли, малограмотный, не понимает, какое значение имеет клуб в селе. Это, видите ли, и политическая ошибка, и хозяйственная!»
Как тогда негодовала Женя на этого зазнайку Арсеньева. Кто он такой, что посмел так говорить об ее отце? А теперь? Как самого большого праздника теперь ждет она встречи с Арсеньевым…
В камышах что-то сильно плеснуло. Женя вскинула голову, прислушалась. «Не выдра ли?»
Недавно Никанор Васильевич рассказал, как однажды на озере появилась выдра. Ухватила утку за ногу и тянет под воду. Утка кричит, бьет по воде крыльями, а вырваться не может. Птичница, как была в платье, бросилась в воду, отняла утку. А то ищи потом, куда девалась утка? Утку отняли, выдру застрелили.
Но может, эта выдра на озере не одна?
Женя долго стояла на берегу, напряженно прислушивалась.
Вода по-прежнему была тихой и неподвижной, и затонувшие звезды дрожали и переливались в ней.
Тревога прошла. И Женя со страхом почувствовала, что ей хочется спать, что голова тяжелеет и клонится вниз и что веки сами собой опускаются на глаза. Если бы только сесть и посидеть немножко на разбитой колоде, прислонясь спиной к стволу старой ивы… Ведь Женя не собирается пойти в кладовую и улечься там на мешках, как бывало. Ах, и хорошо же спалось тогда!
«Я тебе дам — в кладовую! — пригрозила сама себе Женя. — Я тебе сяду на колоду! Я тебя знаю, тебе только прислониться к чему-нибудь — и прощай до утра! И что же это за сон такой у меня? У людей вон бессонницы бывают, а тут прямо валит с ног, да и все! Прямо болезнь какая-то. Прочь, прочь, не хочу спать, не буду спать!»
Женя принялась махать руками, прыгать на одной ноге, делать гимнастику… Немножко разогнав сон, отправилась в кладовую составлять корм.
Здесь, при сумеречном свете маленькой электрической лампочки, среди теплых запахов жмыха, соломы и привядшей рубленой зелени, сон снова подкрался к ней, начал одолевать.
Руки стали какие-то чужие, на плечах повисла тяжесть, в глазах начало что-то мелькать, что-то грезиться…
— Нет, врешь, не одолеешь, — прошептала Женя, еле шевеля непослушными губами. — И не сплю я вовсе… А тут сразу сны… Это нечестно, чтобы сны… когда глаза открыты. У меня же глаза открыты.
Женя привалилась к тугому мешку с комбикормом, но сейчас же отпрянула от него, будто обожглась.
