Где твой дом? - [21]

Женя медленно сложила газету.

— Ты будешь одеваться или нет? — окликнула ее Елизавета Дмитриевна. — Переоденься все-таки, народ соберется.

— Так не на меня же глядеть будут, — возразила Женя, — мне-то что выпяливаться?

— Наталья, поговори ты с ней, пожалуйста! Ты ведь знаешь, что я их с отцом не понимаю.

— Я удивляюсь, Жека, — тетя Наташа полезла в шкаф за праздничным платьем для Жени, — ты молоденькая, теперь только и понаряжаться.

Женя упорно молчала.

— Кто же говорит, чтобы ты выпяливалась? — Елизавета Дмитриевна пожала плечами. — Но, во-первых, там будет Аркадий Павлович…

— Так что мне, для него наряжаться, что ли?

— …а во-вторых, не забывай, ты все-таки директорова дочка.

Женя совсем рассердилась:

— Ах, вот что! Директорова дочка! Я прежде всего — это я. А я — это еще ничто. Я еще ничего в своей жизни не сделала. А значит, ничем я не лучше других. Вот и все! — Она выхватила из рук тети Наташи платье и снова повесила его в шкаф.

— Ты что-нибудь поняла? — осведомилась Елизавета Дмитриевна, вопросительно глядя на сестру.

Тетя Наташа молча пожала плечами.

Елизавета Дмитриевна, вздохнув, поправила перед зеркалом прическу.

— Наталья, дай мне, пожалуйста, носовой платок, а то еще расплачусь там, знаешь, ведь речи будут, поздравления, а это всегда так волнует! Женя, ты идешь или нет?

— Иди, мама. Я к Руфе забегу.

Но Женя не пошла к Руфе. Одинокой тропкой, что вьется за огородами, она медленно шагала к правлению, где собирались встречать Веру.

«Что со мной, — думала она, — неужели завидую? Неужели я такая подлая? Почему я не радуюсь, как все люди, почему я просто реветь готова?!»

Ветерок, будто стараясь успокоить ее, плескал и плескал ей в лицо озерной прохладой, и Женя понемногу пришла в себя.

«Ну, давай разберемся, — обратилась она к самой себе. — Значит, завидуешь? Только честно — завидуешь?.. Да, пожалуй, завидую. Кто такая Вера? Шести классов не окончила. «Войны и мира» одолеть не могла. А я — первая ученица, способная, много читала… И я — ничего! Ничего! Ну и что же? Сейчас ничего, а потом буду — чего. Работать буду. Я же, образованная-то, могу сделать больше, чем Вера… Могу, конечно. Но почему же не все это могут, даже и очень образованные? Или это люди родятся такие особенные? Не понимаю, не понимаю. Талант у них на это, что ли? То Ангелина была, то Малинина, то Долинюк, то Вера Сидора… А теперь вот наша Вера. Кто они такие? Почему они такие? Чем они особенные?»

Тропочка выбежала на открытое место. Вот и правление видно. У крыльца народ. Пришли рабочие совхоза, пришли доярки, работницы свинофермы… Вон и отец стоит на верхней ступеньке начищенный, наглаженный, при галстуке. Сзади — его секретарша со своим прямым пробором, сухой, чуть сгорбившийся бухгалтер Иван Иванович… Тут же и Анна Федоровна в белоснежной кофточке с гранатовой брошью, и зоотехник Никанор Васильевич, и жена Никанора Васильевича стоит, сложив на животе полные белые руки… И, конечно, Женина мать. Елизавета Дмитриевна, приподняв подбородок и сложив губы сердечком, стояла впереди всех, на самом виду. А около крыльца, в тени деревьев, толпилась кучка молодежи. Среди них Женя увидела светлую голову Руфы.

Женя замедлила шаг. Хотелось успокоиться, чтобы подойти к людям с веселым лицом.

Из-за кустов сирени, росших у крыльца правления, в глаза Жене сверкнул краешек медной трубы. Их клубный самодеятельный оркестр здесь. Значит, и Григорий Владимирович?.. Внезапно исчезло все — и раздумье, и она сама, и ее прошлое, и ее будущее. Осталось одно — сейчас она увидит Арсеньева, встретит его взгляд… Как он посмотрит на нее? Так же, как тогда? Или вдруг совсем не посмотрит, и окажется, что ничего-то нет и что все это Женя придумала?!

— Жека!

Женя вздрогнула. Пожаров неслышно появился из-за угла. Он улыбался, в темных выпуклых глазах его словно горели лампочки.

— Я не хочу, чтобы вы меня называли «Жека».

Пожаров удивился:

— Неужели обиделись? Я ведь слышал, что вас так тетя Наташа называет.

— Ну мало ли что. Тетя Наташа может называть как хочет. Она — своя.

— А я?

Женя посмотрела на него с таким холодным изумлением, что Пожаров сразу потерял свой уверенный тон.

— Хорошо, Женя, помиримся. Пока буду называть вас, как все… как чужие.

Жене казалось, что косынка на ее шее сейчас вспыхнет. Что ответить? Как скрыть свое отвращение? И как это вообще в таких случаях отвечают?

— Смотрите-ка, народу-то! — Пожаров с усмешкой кивнул в сторону правления. — Можно подумать, член правительства приезжает. А всего-то Вера Грамова. Ах, как у нас любят создавать героев, создавать им репутацию, славу…

— А почему это ей надо создавать славу? — нахмурясь, возразила Женя. — Она свою славу заработала.

— Да, герой, нечего сказать, — продолжал Пожаров. — Минин и Пожарский. А ведь если трезво посмотреть, без розовых очков, кому это нужно? Во-первых, директору, чтобы его совхоз гремел. Не обижайтесь, Женя, я не хочу оскорбить вашего отца, он очень умный и деловой человек, на его месте я точно так же добивался бы этого. Во-вторых, это нужно парторгу: вот каких мы людей воспитали! А еще это нужно для того, чтобы и других заставить работать так же беззаветно — равняйтесь по Грамовой, что же вы, она может, а вы нет? А почему нет? Давай, давай, равняйся на «маяки»! Вот они для чего нужны, наши герои, если смотреть трезво.