Где-то во времени - [83]

Я знал, что она мне не верит, но знал также, что должен продолжать врать. Робинсон все-таки многое значил в ее профессиональной жизни, и ее бы сильно расстроила мысль о его вероломстве после всех этих лет. И он все же совершил это ради того, что считал ее благополучием, искренне обеспокоенный за нее, хотя и заблуждавшийся на этот счет. Возможно, дело было в моем тайном предвидении того, что он погибнет на «Лузитании» и его преданность не найдет у нее отклика. Точно я не знал. Не сомневался лишь, что нельзя допустить, чтобы она так жестоко в нем разочаровалась. По крайней мере, не с моей помощью.

– Он не мог такое сделать, – сказала она.

Я понимал, что она сейчас пытается себя в этом убедить. Вероятно, она не хотела верить в виновность Робинсона, и я порадовался, что солгал ей. Наша встреча не должна была омрачиться подобным откровением.

– Конечно. – Я выдавил из себя жалкую улыбку. – Если бы мог, я бы его обвинил.

Она сдержанно улыбнулась.

– А я была уверена, что виноват он, – сказала она. – Перед его отъездом у нас произошла ужасная ссора. То, как он настаивал на том, что ты не вернешься, заставило меня думать о его причастности к этому. Мне пришлось пригрозить ему разрывом наших деловых отношений, и только тогда он уехал без меня.

– А твоя мать?

– Она осталась здесь, – ответила Элиза. Должно быть, выражение моего лица выдало мою реакцию, ибо она улыбнулась, нежно целуя мне руку. – Она в своей комнате – успокоилась и спит. – Элиза невесело усмехнулась. – С ней я тоже сильно повздорила, – призналась она.

– Я причинил тебе ужасные неприятности, – посетовал я.

Она быстро положила салфетку в чашку с водой и прижалась ко мне, положив голову мне на плечо и обняв меня правой рукой.

– Ты сделал для меня лучшее из того, что у меня было в жизни, – сказала она. – Подарил мне любовь.

Наклонившись вперед, она поцеловала меня в левую кисть, потершись о нее щекой.

– Когда я во втором действии взглянула в зрительный зал и увидела твое кресло незанятым, то подумала, что тебя задержала какая-то мелочь. Но время шло, а ты все не возвращался, и мне с каждой минутой становилось тревожней. – Она горько усмехнулась. – Зрители, должно быть, сочли меня сумасшедшей – так странно я поглядывала на них, чего никогда себе не позволяла раньше. Совершенно не помню, как отыграла третье и четвертое действия. Должно быть, я выглядела совсем как автомат.

Она вновь засмеялась – тихо и печально.

– Знаю, актеры думали, что я сошла с ума, потому что во время антрактов я все время подсматривала в зал из-за занавеса. Я даже попросила Мэри поискать тебя, думая, что ты заболел и ушел в номер. Когда, вернувшись, она сказала, что тебя нигде нет, я была в панике. Я знала, что ты бы прислал записку, если б уехал. Но записки не было. Только Уильям все твердил о том, что ты навсегда уехал, потому что он угрожал разоблачить тебя как охотника за состоянием.

– Вот как?

Я возвел глаза к небесам. Уильям отнюдь не облегчал мне задачу защиты его доброго имени. Но дело было сделано. Не было смысла растравливать раны.

– Можешь себе представить мои потуги при всем этом сыграть комедию? – спросила Элиза. – Уверена, это был ужаснейший в моей карьере спектакль. Еслибы зрители могли купить овощи, не сомневаюсь, они бы меня закидали.

– А я думаю, ты была великолепна, – возразил я.

– О нет. – Выпрямившись, она взглянула на меня. – Ричард, если бы я тебя потеряла после всех этих лет ожидания… после нашей странной встречи, которую я так пыталась постичь… Если бы я тебя потеряла после всего, то не пережила бы этого.

– Я люблю тебя, Элиза, – сказал я.

– И я тебя люблю, – отозвалась она. – Ричард. Мой.

Я ощутил на губах сладость ее поцелуя. Теперь настала моя очередь смеяться над пережитыми мучениями.

– Если бы ты меня видела, – сказал я. – Как я лежал в кромешной тьме сарая, связанный так крепко, что едва дышал. Как бился на грязном полу, наподобие только что выловленной трески. Как вышибал ногами дверь, потом пытался ослабить веревки. Как наконец освободил ноги. Как терся веревкой о край цемента. Бежал, как полоумный, к гостинице. Увидел, что твоего вагона нет. Никого не нашел в твоей комнате…

Теперь смех кончился, оставалась лишь память о боли. Я обнял ее, и мы сжали друг друга в объятиях, как двое испуганных детей, встретившихся после долгих ужасных часов разлуки.

Потом вдруг, вспомнив что-то, она поднялась и пошла через комнату, взяв с письменного стола какой-то сверток. Вернувшись, она протянула его мне.

– От меня с любовью, – сказала она.

– Это я должен делать тебе подарки, – возразил я.

– Еще сделаешь.

То, как она это сказала, наполнило меня внезапной радостью, и в сознании промелькнули картины наших будущих совместных лет.

Я открыл сверток. Под бумагой оказалась коробочка из красной кожи. Подняв крышку, я увидел внутри золотые часы на золотой цепочке. У меня перехватило дыхание.

– Тебе нравится? – спросила она с детским нетерпением.

– Изумительно, – выговорил я.

Я поднял часы за цепочку и посмотрел на крышку, украшенную по краю изящной гравировкой, а в центре – изображениями цветов и завитками.

– Открой крышку, – сказала она.