Где-то во Франции - [84]

До отеля было идти не более десяти минут по рю Сент-Оноре через пустое пространство Вандомской площади, откуда в конце концов можно было попасть в нежные объятия отеля «Ритц». Они шли в молчании по темным улицам, она держала его под локоть, молчание было таким бездонным, что он слышал, как она дышит. Было ли это только игрой его воображения, или ее дыхание и в самом деле участилось?

Ему так хотелось поцеловать ее сейчас, и плевать ему было на все правила приличия. Он не преувеличивал, когда говорил, что их встречи в гараже почти свели его с ума. Мысль, что она не откажет ему ни в чем, но при этом он должен сдерживать себя, была для него сущей пыткой.

Что такое была честь в сравнении с сомнением, которое он видел в ее глазах? Она решила, что нежеланна ему, хотя истина, та истина, которую он не отваживался сообщить ей, была совсем другой.

«Я не знаю ни одной женщины прекраснее тебя, – хотел он признаться ей. – Я никогда не желал ни одной женщины так, как желаю тебя».

Ему хотелось послать к чертям правила приличия, к чертям честь, к чертям все, что стояло между ними. Но он не мог этого сделать, не поставив на карту все, на что работала Лилли в последние годы. У него не было никаких возможностей, чтобы защитить ее от последствий любовных отношений, никаких возможностей найти надежные средства контрацепции в этот поздний час.

И потому он решил, что скажет ей правду. Признается, что желает ее, но не может в здравом уме ничего с этим сделать. Разговор между ними будет обескураживающим, и не в последней степени потому, что Лилли, если его подозрения верны, имеет весьма туманные представления о физиологической стороне любви. А потому объяснять все придется ему, счастливчику.

Он объяснит, объяснит так, чтобы она поняла, поцелует ее, пожелает ей спокойной ночи, а потом удалится в свое роскошное уединение, в мучительные объятия второй спальни номера люкс.

Его, сына мусорщика, и в самом деле можно было назвать счастливчиком.

– 45 –

На одном глотке. Ей следовало остановиться на одном глотке арманьяка. Но у него был такой вкус, не похожий на все другие крепкие напитки, которые она пробовала. И она не хотела обидеть Гийома и шефа Жерома.

Она допила бокал, глоток за глотком, и все они ударили ей в голову. Но, похоже, влияние на нее они оказали не такое, какое оказывало шампанское, потому что она совершенно твердо держалась на ногах, полностью себя контролировала.

Та бесконечная эйфория, которую она помнила по тем вечерам, когда она была чуть навеселе, тоже не давала о себе знать. Вместо нее появилось какое-то ни на что не похожее чувство предвкушения, нервного возбуждения. Она словно готовилась к участию в гонке и ждала выстрела стартового пистолета.

Она была потрясена, после тихих и темных улиц войдя в дверь отеля, в шум, и свет, и праздничную атмосферу шикарного фойе «Ритца». Словно почувствовав ее замешательство, Робби поспешил провести ее прямо к ожидающему лифту.

Лифтер, запомнивший их, даже не стал спрашивать, какой им нужен этаж. Лилли могла только радоваться этому, хотя и не могла не слышать грохот ее сердцебиения, такой оглушительный, что она украдкой, один только раз, посмотрела на Робби – слышит ли он.

Двери кабины раскрылись, и они вышли, Робби сунул монетку в руку лифтера. Он услышал стук и шипение закрывавшихся дверей, но поворачиваться не стал.

Они, по-прежнему под руку, дошли до конца коридора. Он сделал шаг в сторону от нее, чтобы открыть дверь, и она почувствовала волну холодного воздуха, накатившую на нее с той стороны, где только что стоял он. Он отпер замок, впустил ее, потом запер снова.

Она думала, что теперь его руки потянутся к ней, но они были заняты пряжками портупеи, которую он снял и повесил на вешалку для шляп у двери. За портупеей последовали его китель, фуражка, галстук, потом он повернулся к ней.

Он наклонил голову, чуть-чуть ссутулился и вдруг начал осыпать ее запрокинутое лицо поцелуями. Мягкие, как шепот, они ни разу не коснулись ее губ, лишь уголков.

Она почувствовала, как он снял с нее шляпку, расстегнул пуговицы ее шинели, взял ее за руку и подвел к ближайшему стулу в гостиной.

Она села, и он опустился перед ней на колени. Она протянула было руки, чтобы обхватить его лицо, но он подался назад, прежде чем она успела коснуться его.

– Робби, – взмолилась она.

– Я знаю, Лилли. Но мы на этом должны остановиться.

– Ты меня даже и не поцеловал по-настоящему. Я что-то не так сделала?

– Нет, конечно.

Он взял ее руки, принялся целовать ладони, склонив над ними голову и упершись лбом в ее колени.

– Знаешь, я никогда не рассчитывал на это, – сказал он. – Никогда и представить себе не мог, что ты будешь здесь. И поэтому я не готов.

– Да конечно же, ты готов. И я готова.

Она почувствовала, как его лицо всего на мгновение расплылось в улыбке. Он поднял голову.

– Я имею в виду «не готов» в практическом смысле, – сказал он. Видя, что она все еще не понимает, он продолжил, хотя ему было неловко говорить ей об этом, и его высокие скулы покрыл румянец. – Есть определенные меры, которые я должен принять, но аптеки закрыты в этот час, а у портье мне не хочется спрашивать. Поэтому, боюсь…