Где сходятся ветки - [5]

За работой переносить раздумья легче. Знай пили брус, ни о чем не беспокойся.

Одиннадцатое – это у нас был вторник. Значит, в среду я домой вернулся вовремя, как положено. А вот в четверг уже после работы понесло в Пур-Наволок. Зачем-то гулял вдоль реки перед гостиницей. Места выбирал поближе к воде, подальше от людей. Чтоб с одной стороны меня было видно, а с другой казалось, человек сам по себе прохаживается. Армейские ботинки для таких прогулок не предназначены – песок налипает, идти тяжело. Из рифленой подошвы потом не выбьешь.

Придя домой, ботинки обстукал, тайно обмыл – почему-то страшно стало, что Настя все поймет. А она и поняла, думаю. Притихла как-то, спросила, не устал ли.

На работе я общаюсь, а, значит, дружу только с одним коллегой – водителем лесовоза Петровым. Это оригинальный человек. В своей кабине хевиметал всегда на полную врубает. Внешне круглый. Кожа на лице красная. Глаза хитрые, как бы заспанные. Общительный. Его все любят.

Года три назад он ко мне подошел. «Не суди, – говорит, – по внешности, я рак победил самолечением, людей насквозь вижу: ты человек глубокий, аура у тебя индиговая, теменная, значит, ты просветленный, а что в жизни тебе не все понятно, так это нормально, святые всегда с бытовыми проблемами сталкивались». С тех пор у нас место за штабелями, где курим, обмениваемся интересными мнениями. Допустим, по вопросу, откуда взялся мир. Петров считает, что мир – божье творение и главное – при жизни к творцу приблизиться. Я с ним не соглашаюсь: живи по совести, делай свое дело – и хватит с тебя. Много он меня про кому спрашивал. Я ему объяснял, что ничего особого там не видел, ни себя со стороны, ни света в конце тоннеля, а он мне никогда не верил. Посмотрит лукаво, пальцем погрозит – «все ты видел, рассказывать жидоморничаешь». Также и по вопросам устройства общества, бывает, спорим до посинения. Петров считает, что России нужна анархия. Я же склоняюсь к мнению тестя: лучшим строем у нас был и остается коммунистический.

Выслушав про Пур-Наволок, Петров выразил идею, что надо обо всем забыть, так как блуд разрушает целостность личности. Мысль верная, но, с другой стороны, как свою личность понять? Может, она – это я до аварии. На это Петров посоветовал: если очень хочется, то лучше один раз сходить. Тем более женщина не местная, уедет, и как будто ничего не было. А так, мол, жалеть всю жизнь буду. «Иди, Прямой угол, – говорит. – Не рассусоливай. Но помни, что надо тебе во всех обстоятельствах единым и неделимым оставаться. Только так сможешь обрести ты собственное предназначение».

Было это пятнадцатого числа, то есть через четыре дня после нашей с Марией первой встречи. За разговором ушло по три пива, для меня – объем выше среднего. С этим связываю и смелость своих последующих действий. В районе десяти вечера уже был возле Пур-Наволока. Поднялся в 313-й, позвонил в дверь. Только Мария открыла, как я быка за рога: «Пришел поговорить, а не то, что вы подумали». – «А я ничего не подумала, я вообще уезжать собираюсь…». – «Как уезжать? – прошел в комнату, сел на тахту. – Вы же вроде еще неделю пожить хотели?» – «Перехотела». – «Ну, не сердитесь, – беру Марию за плечо, а у самого сердце вот-вот через рот выпрыгнет и в голове вертолет. – Мне же надо с вами поговорить». – «В прошлый раз вы говорить не захотели». – «Это потому, что вы мне сразу в номер спуститься предложили». Посмотрела на меня со злостью и молчит. «Мне важно знать, каким я был, понимаете? Кто я? Как мы познакомились?» – «У меня самолет через полтора часа, машина должна с минуты на минуту приехать». Я женщину кое-как рядышком с собой усадил. «Глупо получается, – продолжаю настаивать. – Скажите хоть адрес. Куда писать?» – «Зачем? Ты же счастлив и так»… И жалостливо меня по волосам погладила. Я тут глаза зажмурил, ее губы своими нашел. Руку на грудь даже сунул. «Не надо», – Мария рывком встала, оправилась, ручку чемодана выдернула, пальто свое натягивает. «Прощайте, Михаил». Я за ней по коридору. «Куда ж вы?» – «Домой». – «Где живете?» – «В Москве. Если бы вам интересно было, могли бы свое прошлое сами исследовать. А так вам на тарелочке с голубой каемочкой подносить, мне выгоды нет». В лифте с ней вниз доехал, до машины довел, чемодан погрузить помог – и все, прощай, спокойная жизнь.

Двадцать третьего апреля, то есть через двенадцать дней после описанных событий, я обратился к своей семье во время ужина со следующими словами: «Прошу отпустить меня в Москву с целью наведения справок относительно моего прошлого».

При этом присутствовали Настя и Митька, а также Петр Ефимович, Вера Игоревна и Евгений Петрович Роговы. Жены шурина не было – пошла с дочками в театр кошек.

За столом, что называется, повисла пауза. Я увидел, как шурин вроде тайно улыбнулся, Петр Ефимович выпрямился и застыл, а Вера Игоревна украдкой глянула на Настю. Тещиного вердикта я опасался более всего. Однако она смолчала.

«Хочешь, поезжай, конечно, – просто сказала Настя. – Возьми на работе отпуск».

Начальник цеха Кравчук бегунок подписывать не хотел, а попытался сразу уволить. Другого рамщика, мол, найти несложно.